Вокруг Света 1979 № 11 (2470) - [35]

— Когда мы уезжали из Тавуа, я видел у тебя в мешке красивую белую рубашку, — говорит он. — Не мог бы ты ее надеть... и еще галстук?

— Но зачем? Ты ведь сказал, что мы только проедем через деревню, чтобы успеть к ночи в Нандрау?

— Верно, но нам все равно придется выпить янггону. Запомни: нельзя миновать ни один дом или просто сторожку в лесу, не выпив с их обитателями янггону. На вождей и старейшин произведет хорошее впечатление, если ты будешь чистым и аккуратно одетым. Вождь деревни, наверно, уже видел нас, когда мы ехали поверху...

— В таком случае он успел заметить и мое испачканное грязью лицо, и замызганную рубашку.

— Конечно, и поэтому он будет особенно доволен, если обнаружит, что ты помылся. Это усилит твою ману, так что искупайся, не осложняй мне жизнь.

Затем Куми заставляет меня надеть галстук, хотя температура не менее 40 градусов в тени. Но его предусмотрительность и в самом деле усилила мою ману — этим словом в данном случае можно передать тот почет, которым меня окружает незнакомый вождь.

В Нандрау мы добрались с наступлением темноты. В хижине вождя по имени Валненисонкву я увидел продолговатое возвышение из множества плетеных циновок, уложенных друг на друга и подпертых бамбуковыми палками. Оно напоминало постель из сказки «Принцесса на горошине». На самом же деле это «мокемоке» — кровать для почетных гостей. По обе стороны от возвышения горят костры. В большой хижине и без того нестерпимо жарко, огонь же вызывает у меня такое ощущение, словно парюсь в турецкой бане.

Но и это бы еще можно было вытерпеть, если бы от меня не требовали активного участия в церемонии встречи, о которой стоит знать каждому, кто попадает в отдаленные деревни на острове Вити-Леву.

Я сижу, скрестив ноги, на мокемоке. Пот, струящийся по лбу, застилает глаза, и мне то и дело приходится протирать очки, чтобы хоть как-то рассмотреть, что происходит вокруг. Передо мной полукругом сидят четырнадцать человек — деревенские вожди. Среди них 83-летний Майка Наколуани. Он очень напоминает респектабельного английского полковника в отставке.

Правда, этого нельзя сказать о его одеянии. Да и все остальные одеты так же: на них нет ничего, кроме набедренных повязок и браслетов из зеленых веток на ногах и руках, лица вымазаны черной грязью. Сын главного вождя, Илайса Роковиса Наколаули, по случаю сегодняшнего торжества продел сквозь носовой хрящ кабаний клык, а так как он и до этого был торжественно украшен, вид у него устрашающий. Но вообще-то Илайса — воплощение самой доброты; он очень гордится своей прической — курчавые волосы вздыблены сантиметров на десять вверх, они свисают во все стороны, отчего голова кажется похожей на губку.

Слева от меня на большой циновке на полу расположился Куми вместе с двумя проводниками, Набуреэ и Филимони. Последний — человек весьма уважаемый в Нандрау, куда он раз в году приводит участкового полицейского. Сейчас он будет выступать в роли нашего представителя.

— Не нервничай, сохраняй спокойствие, — шепчет Куми, а у самого голос дрожит от возбуждения. — Я тебе шепну, что ты должен делать.

Все же я испытываю некоторое смущение при виде того, как четыре человека тащат огромную деревянную чашу, не меньше метра в диаметре. Это священный сосуд, в котором готовят янггону. С одной стороны сосуда лежит плетеная веревка из лиан, на конце ее — большая раковина. Церемониймейстер выкладывает веревку так, чтобы она была направлена прямо на меня. В этот же момент мужчины начинают что-то говорить, невнятное бормотание перерастает в зловещий гул. Я растерянно смотрю на Куми: быть может, я сделал что-то не так? Но он успокаивающе кивает головой. Все идет как положено.

Мне отлично известна история этого сосуда-таноа, ее рассказывал проводник Филимони. Он особо подчеркнул, что, если люди племени нандрау вынесут этот сосуд, значит, гостю будет оказан такой же сердечный прием, как и миссионеру Бейкеру, первому европейцу в этих местах.

— Но ведь его убили?!

— Это случилось два дня спустя, и то лишь потому, что он нарушил законы племени. Миссионер привез вождю Насаунивалу в подарок гребень, но тот не умел им пользоваться. И тогда Бейкер вытащил гребень из пышной прически вождя, пытаясь показать, как европейцы расчесывают волосы. Это было самое большое оскорбление, какое только можно себе вообразить, и Насаунивалу тотчас послал гонца в соседнюю деревню — Намбутаутау — с приказом убить Бейкера там.

— А почему не здесь, в Нандрау?

— Если ты выпил с человеком янггону, он уже не вправе тебя сам убить.

Я вспоминаю рассказ Филимони, слушая, как бормотание мужчин перерастает в гневные выкрики, а между тем глаза мои за запотевшими стеклами очков прыгают с пышной шевелюры сына вождя на старую чашу, служившую этому племени столько лет.

— На что они так сердятся?

— А-а-а, этого требует обычай. Не обращай внимания. Они кричат на варщика янггоны, чтобы тот поторапливался.

Вскоре появляется молодой человек. В руках у него корни янггоны, растения из семейства перца. Он начинает отбивать серые, в клубеньках корни длиной около полуметра о большой плоский камень, а затем принимается их мять. После этих процедур корни становятся похожими на длинное тонкое мочало. Связав полоски в пучки, варщик кладет их в чашу, плещет воды и начинает разминать. Время от времени вынимает корни, чтобы все могли их увидеть, и кладет обратно, продолжая мять.