Вокруг Света 1979 № 10 (2469) - [6]

Что такое энергетический кризис, западный мир узнал давно. А в последние годы тема эта получила бытовое значение — дорожают бензин, электроэнергия, растет стоимость промышленной, и сельскохозяйственной продукции. И уголь стал одним из важнейших энергетических ресурсов.

Так вот, в округе Котбус добывается 60 процентов бурых углей ГДР. А перерабатывает их на газ, кокс, брикеты, электроэнергию комбинат «Шварце Пумпе».

...В конце августа 1955 года в окрестностях деревень Хойерсверда, и Шпремберг начали разработку бурых углей. Задача перед добытчиками стояла простая и одновременно сложнейшая. Она казалась кому-то невыполнимой, но была неотложной: немедленно и буквально из-под земли достать энергетическое сокровище. И не просто обеспечить имевшиеся тогда предприятия, но и работать на будущий комбинат.

Небогатый, с примесями, бурый уголь брали здесь издавна. И хотя добыча открытым способом всегда выгоднее строительства глубоких шахт, особого экономического эффекта в прошлые времена не ждали: слишком уж бедным природными дарами казался край. А край между тем требовал планового хозяйствования, смекалки и смелости. Ибо богатства его были незаметны, но основательны и, что особенно важно, долгосрочны: уголь, вода, рабочие руки. И еще требовалась уверенность в завтрашнем дне. Такая уверенность появилась у молодого государства — Германской Демократической Республики.

Когда решено было начинать стройку, первые инженеры, проектанты, строители разместились в задней комнате придорожной корчмы. На вывеске ее неведомо почему красовалось изображение наcoca. Так и стали называть это место «Черный насос» — «Шварце Пумпе». Мешки с первым цементом привезли на велосипедах. И начали работать.

Толщи песка, светлого, сыпучего и бесплодного, закрывали пласты бурого угля. Снять песок — еще полдела, нужно было удалить его на такое расстояние, чтобы песчаные заплывы не угрожали открытым карьерам и подъездным путям. Но и заваливать окрестные пшеничные и картофельные поля мертвой породой было бы не по-хозяйски. Поэтому искали «золотую середину». По тем временам и карьер глубиной в тридцать метров был значительным делом рук человеческих. Пока не выбрали с его дна весь, до крошки, пласт угля, не стали ссыпать обратно белый, красивый и бесполезный песок.

Брикетная фабрика, коксовый завод, газовые установки, теплоэлектростанция, рабочие поселки, дороги, зоны отдыха — все эти производные буроугольных разработок рождались постепенно. Это теперь кажется, что они были всегда как элементы сложнейшей, но давным-давно выведенной формулы. Однако все дело в том, что темпы современного промышленного развития бесконечно разнообразят значение каждого элемента. Тот, первый, глубокий тридцатиметровый карьер, что засыпали в свое время, таил, как показали современные исследования, удивительный икс. Карьер снова открыли: на шестидесятиметровой глубине залегал мощный буроугольный пласт.

Пока мы колесили по улицам Шпремберга, то уходящего в поля, то прижимающегося к шоссе, Хайнц-Иорген Генаук успел рассказать о многом.

— А дальше, какие виды на будущее?

— Дальше... Недавняя глубокая разведка показывает на медь. Рано еще говорить, сколько ее. Но ведь завтра — через десяток лет — и приборы и люди станут умнее!

Березы, медь и диспетчерская

Гряда высоких сосен вдоль дороги прервалась. Желтый автобус, заполненный отработавшей дневной сменой, промчался навстречу от низких ворот проходной. Мы свернули на гладкую аллею меж зеленых лужаек и направились к трехэтажному зданию административного корпуса. Брусчатая мостовая подводила к широкой лестнице, упиравшейся в невидимые от чистоты стеклянные двери. Петунии и герани пламенели вдоль дорожек, споря пунцовостью с изящными колонками пожарных насосов Пожалуй, только эти насосы и напоминали о близости гигантского «горячего» предприятия, раскинувшегося на 24 квадратных километра.

Над безлюдными проспектами и улицами его зеленели и синели бесконечные линии трубищ, труб и трубочек. Где-то на многометровой высоте они вдруг дружно смыкались, сплетались в четкие геометрические узоры и орнаменты, а затем вновь разлетались — бежали по воздуху к цехам и корпусам, вливались в огромные оранжевые и серебристые емкости, опутывали здания заводов, цехов, ТЭЦ.

Под окнами административного корпуса в летней неге шевелили ветвями березы; листва их, как и положено в зрелую пору лета, просвечивала густой зеленью. Я невольно ловила взглядом какие-нибудь намеки на козни отравленного промышленного воздуха, искала желтые, не ко времени, пряди в их струящихся ветвях. Но — удивительное дело — чуткое на всякую отраву в воздухе и почве дерево это, которое порой не выдерживает и нескольких лет в лесополосах вдоль насыщенных выхлопами автострад, здесь чувствовало себя определенно удобно.

Шумели, урчали котлы и генераторы, пятидесятиградусный воздух дрожал в многоэтажных пролетах коксового завода. И — никого. Мы шли по платформам, забирались по железным звенящим трапам. Удивленный юноша в шортах поспешил было навстречу, выскочив из боковой галереи. Но, узнав начальника смены, сопровождавшего нас, приветственно поднял руку и направился в диспетчерскую.