Вокруг Света 1978 № 11 (2458) - [17]

Торайк опять удивился:

— Мне?..

— Да, тебе! И ты выдержишь, потому что другого выхода нет. Я оттолкнусь и повисну на краю люка.

— А я? — спросил Торайк.

— А ты ухватишься за мои ноги, за левую ногу. И я вытяну тебя как краба.

— Почему за левую? — не понял Торайк.

— А потому что за левую! Правая сильней — махать легче.

«Цирк!» — опять подумал Торайк. И сказал с сомнением:

— Как у тебя все рассчитано...

— Все! — отрезал Мерц. И вдруг встрепенулся: — А ты точно видел, что катер не заперли?

Торайк похолодел:

— Давай, Хоакин, я полезу! — теперь уже он торопил Мерца.

С трудом удерживаясь у него на плечах, он убедился, что катер действительно свободен. «Мама, спаси меня! — прошептал он. — Матерь божья, защити...» На палубе не просыхала вода.

Еще несколько раз до ночи составляли они эту странную пирамиду. Наконец не стало сил, и оба забылись — не то во сне, не то в беспамятстве.

Вероятно, это все-таки был сон, потому что Торайк опять видел мокрую палубу и катер, стоящий на кильблоках без запирающей скобы. Мерц все спрашивал: «Ну, что там?» И Торайк отвечал: «Да. Так оно и есть». И ужасно хотелось пить.

Вода плескалась у самого лица, текла по ладоням. Но он знал, что вода соленая, полная слез. Гонсалес смотрел ему в глаза: «Не сдавайся, малыш». И он понимал: Гонсалес жив. «Жив, жив...» — капала кровь.

Потом бред прекратился — он снова ясно увидел все: накатившую на берег волну и яркие лучи солнца сквозь тучи.

Их взяли, кажется, случайно. Хотя кто знает — может, донес тот рыбак. Зачем? Со страху, наверно... Может, за деньги старался. «Матерь божья, прости меня — за что оговорил человека? Может, не он! Он...»

Они скользили в тени скалы как привидения — даже Мерц шагал почти беззвучно. Похрустывала галька, волна с шипением растворялась у самых ног, а сверху нависала скала. Рыбак появился невесть откуда, мокрый, словно вылез из воды. Растянул губы в улыбке: «Контрабандисты?» Гонсалес кивнул. Мерц спросил с угрозой: «Тебе что?» Торайк молчал. «Да ничего, — сказал рыбак, рассматривая их. Поколупал рыбную чешую на обшлаге куртки и пояснил: — Тут все друг друга знают. А вы с моря — значит, контрабандисты». Торайк похолодел: «С моря!» Они же сухие... Ему стало страшно: уйти, скорее уйти отсюда. Мерц медленно подходил к рыбаку. «Оставь его», — сказал Гонсалес. Рыбак побледнел. «Контрабандисты — хорошие люди...» — шептал он, отступая. «Если ты!..» — выдохнул ему в лицо Мерц. «Оставь его! — повторил Гонсалес. — Людей мы не убиваем». Рыбак закивал: «А! Вы оттуда?» — и показал на горы. Мерц резко сунул руку за пазуху: «Не болтай, парень!» Рыбак закивал еще усердней: «Да-да, конечно!» — и отступил с дороги.

Они пошли дальше, только Мерц оглянулся на всякий случаи — рыбак все еще кивал, не мог остановиться. Торайк посмотрел, и как-то показалось: рыбак злорадствует. Кивает: «Давай, давай иди!» «Не нравится мне это», — сказал Мерц и посмотрел вперед.

Они обогнули скалу, и тут из-за кустов поднялись солдаты. Если бы патруль — двух врагов Мерц укладывал, сталкивая лбами. Но тут на них навели десяток автоматов. Торайк посмотрел по сторонам — бог ты мой! — со всех сторон...

«М-да», — сказал Гонсалес. Солдат подошел к Мерцу, ткнул автоматом в грудь: «Контрабандист?» — «Крестьянин», — ответил Мерц. «Покажи руки, крестьянин». Мерц изменился в лице. «Вот так», — сказал солдат, но не ударил. «А ты?» — спросил он Гонсалеса. Тот молчал. Солдат влепил ему оплеуху — Торайк увидел, как на лице товарища отпечаталась белая пятерня и мгновенно щека стала красной. «Контрабандист?!» Солдат был худой, черный от солнца, осатанелый от усталости. «Это коммунист, — сказал другой. — Я его знаю, он у них главный». Офицер отодвинул солдата: «Вот как?» — и ударил Гонсалеса в пах. Торайк увидел, как скорчился и упал его товарищ. Пятеро солдат вязали Мерца. Офицер пинал Гонсалеса в лицо, пританцовывая, — казалось, он начинает игру в футбол. Потом откуда-то взялся рыбак. Его окружили солдаты, и Мерц крикнул ему: «Сволочь!»

С Торайком почему-то ничего не сделали — дали коленом под зад (с их стороны это было почти вежливо): «Иди!» Он пошел. Невыносимо было слышать, как волокут по камням Гонсалеса. Потом он увидел корабль. Офицер сказал: «Мы устроим вам чилийскую прогулку». Подвели к трапу, и тут Торайк изведал, как подгоняют прикладом. Потом их спихнули в трюм. Гонсалеса бросили на палубе, облили водой, избили, когда пришел в себя, и столкнули туда же. Руки его связали мокрой веревкой, свободный конец оставили наверху. «Ну что?» — спросил Мерц. «Ничего, — ответил Гонсалес. — Задания не выполнили, вот что». — «Теперь кого?» — спросил Мерц. «А я знаю?» — усмехнулся Гонсалес. Он приподнялся на локте. «Вот что, ребята. — Он говорил с трудом. — Будут спрашивать, говорите правду. Ты из города, а ты из леса. Ты, Хоакин, неплохо жил, но допекла диктатура. А ты, мышонок... Тебе просто повезло: пришли миссионеры и забрали у мамочки для бога. Остальные отправились к нему прямиком — деревня подохла с голоду. Почему же ты с нами, не у попов? А все будут с нами — дай только разобраться. Там разные солдаты — сегодня с ними, завтра могут быть с нами. Пусть хоть один запнется, хоть один задумается... А насчет задания — хоть умри...» — «А я вообще ничего не знаю», — сказал Торайк. «Да ну? — изумился Гонсалес. — Какая овечка!» Поманил его пальцем — Торайк наклонился к изуродованному лицу: «Держись, малыш». И это . были его последние слова. Потом его вытаскивали из трюма, а когда бросали назад, он уже не мог говорить.