Вокруг Света 1978 № 10 (2457) - [22]

Воздух в баллонах аквалангов кончается, и мы с Кадачиговым выходим наверх, изрядно устав, озябнув и проголодавшись. Настроение у всех приподнятое — эксперимент удачно завершен. Длительного пребывания акванавтов в «Спруте» мы и не планировали. Для этого необходимо более основательное техническое и медико-физиологическое обеспечение. А сейчас мы были просто рады: удался первый опыт, который показал, что и подо льдом возможно установить подводные лаборатории. Это было 8 сентября 1977 года. Льдина станции «Северный полюс-23» находилась в этот день на 82°58" северной широты и 154°53" восточной долготы.

«Спрут» был демонтирован и поднят на поверхность только в начале октября. Сделано это было просто и без всяких затруднений. Двое пошли под воду, дернули за фал запасного выпускного клапана, воздух из «Спрута» вышел в считанные минуты. Зацепили карабином за петлю в куполе, обрезали страхующие концы, отдали оттяжки. Команда «Наверх» — и сжавшееся тело «Спрута» медленно вползло в лунку. В тесной палатке «Спрут» не помещался, и его вытащили наружу. Там он сразу замерз, и негнущуюся оболочку отнесли в станционную баню, чтобы она оттаяла и просохла.

Вскоре лишь два темных чехла, в которые был уложен приготовленный к отправке на материк «Спрут», напоминали нам о необычном эксперименте.

Владимир Грищенко

Запах родной земли

Поезд долго не появлялся. Водители автомобилей и возницы многочисленных повозок, скопившихся в этот ранний час у перекрытого шлагбаума, начали проявлять заметное нетерпение. Одни отчаянно давили на клаксоны, оглашая окрестность невообразимой какофонией, другие костили запропастившегося машиниста. Лишь трудяги ослики, запряженные в нагруженные свежими овощами тележки, закрыв глаза и низко опустив длинноухие головы, наслаждались неожиданно выпавшими минутами отдыха. Наконец показался поезд. Подобно огромной гусенице, он медленно полз, изредка подавая гудки. И вот уже мимо потянулась вереница грязно-серых вагонов, выжженных безжалостным африканским солнцем и исхлестанных горячими ветрами — хамсинами.

Миновав железнодорожный переезд, по указанию моего спутника, инженера Абделя Фаттаха сворачиваю с шоссе на узенькую проселочную дорогу.

— Еще десять километров, и мы на месте. Давно не был дома. Родители обижаются, говорят: «Позабыл нас совсем, стал горожанином».

Абдель достал сигарету, долго мял ее пальцами, затем, закурив, пояснил:

— После того как я закончил школу, отец сам настоял, чтобы поехал в Каир учиться дальше. И вот, — с чуть насмешливой торжественностью продолжал он, — сын, внук и правнук феллахов из провинции Бухейра, не знавших ничего, кроме своего клочка земли, стал инженером и обосновался в столице. Хотя, — Абдель тяжело вздохнул и, невесело усмехнувшись своим мыслям, неожиданно заявил, — иногда так хочется бросить все и вернуться в деревню...

Он опустил стекло и стал всматриваться в выстроившиеся вдоль обочины дурманяще пахнущие эвкалипты. В просветах между деревьями мелькал серебристый сонный Нил, зеленели поля, чернела свежевспаханная, напоенная нильской водой земля. — Ты знаешь, — вновь заговорил Абдель, — можно долго прожить в Египте и все-таки до конца его не понять. Чтобы разобраться в наших проблемах, надо познакомиться с египетской деревней, с жизнью феллахов. Впрочем, что я тебя убеждаю, ты сам немало поездил по провинции. Теперь посмотришь мою родную деревню Ком-Шурейк.

Под крики и визг мальчишек мы въехали на деревенскую площадь. В центре возвышался выложенный из камня колодец, вокруг которого толпились женщины. Одни пришли за водой, другие прополоскать белье, а третьи просто поболтать, обменяться новостями. Поодаль копошились в пыли куры, горделиво вышагивали красавцы петухи, переваливаясь с боку на бок, степенно шествовали к огромной луже гуси. Из окон на нас смотрели десятки любопытных глаз: горожане — редкие гости в деревне.

Едва мы вышли из машины, как к нам со всех сторон стали подходить жители Ком-Шурейка. После традиционного «Ахлян васахлян!» — «Добро пожаловать!» — они обнимали Абделя Фаттаха, пожимали руку мне, справлялись о здоровье, делах и, поминутно поминая аллаха, желали мира и счастья, благополучия и процветания. Толпа, собравшаяся вокруг нас, состояла из одних мужчин и загоревших почти дочерна мальчишек. Суровые законы корана издревле запрещают женщине-мусульманке находиться в мужской компании. По пыльным узким улочкам не более полутора-двух метров шириной мы направились к дому Абделя Фаттаха. Жилища феллахов теснятся так неспроста: чем меньше земли занято постройками, тем больше остается для посевов.

Старая Фатхийя Исмаил стояла возле глинобитного дома с потрескавшимися стенами и время от времени прикладывала к глазам уголок фартука. Мальчишки уже сообщили ей о приезде сына и «хаваги» — иностранца, и она вышла на улицу встретить неожиданных гостей.

— Что же ты так редко приезжаешь! — причитала она, обнимая Абделя Фаттаха. — Отец совсем плох, почти не встает. Да и мне трудно стало управляться с хозяйством.

Мы вошли в прохладный полумрак единственной в доме комнаты. На утрамбованном земляном полу постелены старенькие циновки. Вся обстановка — покосившийся стол да самодельные лавки у стен. Под потолком висела большая керосиновая лампа. В углу на деревянной кровати, опираясь на суковатую палку, сгорбившись сидел отец моего друга — 80-летний Мухамед Ахмед. В глаза мне невольно бросились его руки феллаха: их иссушило солнце, от долгой работы они загрубели, покрылись мозолями и стали черными, словно вывернутый плугом во время весенней пахоты пласт земли.