Вокруг Света 1978 № 02 (2449) - [7]

Нас любят называть первопроходцами — лично мне в этом слышится оттенок не только гордости, но и горечи. Предполагается, что первопроходцам должно быть трудно — такова уж их романтическая участь. А если бы, сбавив подобной романтики, облегчить, наладить, ускорить? Знаете, сколько у нас техники в северном исполнении? Три процента! А если бы тридцать, шестьдесят, девяносто? Тогда чихали бы мы на все эти ледоставы, ледоходы, скачки погоды, сковывающие нас, как знаменитый испанский «сапожок» сковывал живую человеческую ногу... Техника, созданная специально для Севера, естественно, учитывает его особенности. Вот вы спрашивали насчет почвы, — Рубанко выдвинул ящик стола, достал фотографию. — Можно ли предотвратить разрыхление и заболоченность, сохранить ягель и прочее? Взгляните.

Я увидела на фотографии нечто вроде вездехода на высоких баллонах.

— Шагающий болотоход, — пояснил Рубанко. — Сейчас проходит испытание на одном из наших участков. Его преимущество в том, что он не уродует, а лишь приминает почву. Появилась реальная возможность сохранения ягеля — незаменимого в северных широтах оленьего корма. А ведь нарушенные ягельники восстанавливаются долго и трудно — от семи до пятнадцати лет. Кроме того, в тех местах, где трубопроводы проходят над землей, мы создаем так называемые «утки» — нечто вроде ворот из коленчатых труб, через которые могут беспрепятственно пройти олени и другие крупные животные.

Понимаете, — продолжал он, — никакие призывы оставить окружающую среду в покое, не вмешиваться в жизнь природы не могут изменить существующего положения. Исключая заповедники, мы вынуждены вмешиваться в интересах нашего народного хозяйства, в интересах тех же самых людей... Другой вопрос, что человек — разведчик, строитель, работник — обязан учитывать интересы природы. Вот такая постановка вопроса кажется мне разумной и целесообразной. Потому что — представьте себе на мгновение — все вернулось на круги своя: нет ни буровых, ни трубопроводов, ни железнодорожной ветки Тюмень — Сургут... Спросите-ка местных жителей, хотят ли они, да и не только они, вернуться к подобной первозданности?

— Вряд ли, — отвечаю я, и передо мной встает Сургут сегодняшний — город на сваях, необычный и контрастный. Небо жесткой синевы, какая бывает, кажется, только на Севере, солнце и ветер. Ликующая зелень и острый, как наждак, песок — «подарок» торфяных болот. Отличные жилые дома, специально приспособленные для местных условий, а в нескольких сотнях метров поселок балков — трудяг-вагончиков, прошедших с геологоразведчиками и строителями всю их северную одиссею...

Придет время — население города, к слову сказать, увеличившееся за последнее десятилетие почти в восемь раз, полностью переедет в благоустроенные квартиры. И может быть, кто-нибудь догадается возвести на постамент последний балок, романтичный и незабываемый, как каравелла времен великих открытий...

Я помню Сургут 63-го. Деревянный тихий поселок словно бежал от болот и споткнулся, уткнувшись в широкое течение Оби. Домики с палисадниками, где цвели ноготки, львиный зев и бархатцы, неторопливая, неприметная жизнь...

Размеренные дни вдруг словно подхлестнули. Это началось с приходом геологоразведчиков. Тогда, в 63-м, здесь работала экспедиция Бориса Власовича Савельева, ныне лауреата Ленинской премии.

И еще я помню напряженное чувство новизны, узнавания, открытий, охватившее меня с той минуты, как я ступила на маленький песчаный аэродром Сургута. С первых же шагов закрутило, понесло, и уже на ходу, выбираясь из массы впечатлений, я вдруг поняла, что присутствую при «сотворении мира». Не только потому, что в глухих углах тайги и тундры возникали буровые, новые поселки, прокладывались трассы. Здесь строились, создавались, утверждались новые человеческие отношения. Дружба, единство, преданность делу — все эти слова облекались живой плотью.

Рубанко из когорты первооткрывателей начала шестидесятых. Выпускник Ленинградского политехнического, он прошел до Сибири хорошую школу: нефтепроводы и газопроводы Казань — Горький, Баку — Тбилиси — Ереван, «Дружба». На Тюменщину попал в шестьдесят четвертом.

— Должен сказать, что Западная Сибирь тех лет была для нас действительно терра инкогнита. — Рубанко щурится, и в его лице появляется задорное, очень знакомое выражение — так тюменские первооткрыватели, ставшие ныне серьезными и заслуженными, вспоминают свою богатую юность. — Никто из нас прежде не работал в тайге или тундре, все здесь для нас было совершенно неожиданным. Что такое зимник? Каков характер всех этих бесконечных рек, речек, речушек? Как тянуть по болотам и тундре нитки трубопроводов? Ответы на эти вопросы могла дать только практика! Мы работали методом проб и ошибок — иного, собственно, и быть не могло...

Оглядываясь назад, я думаю все же, что мы отчасти достойны снисхождения за полную, фанатичную преданность своему делу. Помню, надо было доставить трубы на 108-й километр трассы. Там есть озеро с романтическим названием Туман. Для нас это действительно был туман, поскольку мы о нем ничего не ведали, кроме того, что надо найти фарватер, по которому можно переправить трубы.