Вокруг Света 1978 № 01 (2448) - [44]

Потом три года в гражданскую — формировали нас в Каргополе, а воевали мы на Мурмане. Отечественную я ветеринаром прослужил: за лошадьми смотрел. Ордена и медали имею. Вот и вырезаю теперь солдат, хоть давно это было, а помню все лучше, чем вчерашний день.

Сам я родом из этих мест, из деревни Чухолда. Здесь и жил до одиннадцати лет. Отец мой крестьянин. Нас было у матери восемь человек, я старший. Приходилось братьев и сестер нянчить. Любил я рисовать, завлекательные делал бумажные куклы — от матери научился, она у нас большая мастерица была из бумаги фигуры разные вырезать: мужичков верхом на лошади, матрешек. Бывало, уйдет на работу, а я тоже фигур нарежу и все окно ими заклею. Мать придет, только головой покачает...

В одиннадцать лет отправили меня на заработки в Кронштадт — к купцу. Восемь лет у него прослужил. Там в 1910 году и увидел у одного местного перед домом ветряк раскрашенный — вроде тех, что я сейчас делаю. Да что мы с тобой про ветряки в горнице разговор ведем, пойдем — я сейчас тебя с ними познакомлю...

День клонился к вечеру, солнце светило из-под края лиловой тучи. Ветер еще только подбирался вместе с грозой к деревне, но отдельные его порывы уже достигали ее, и, когда мы вышли к огороду, десятка три ветряков дружно приветствовали нас взмахами рук-крыльев, и сильное жужжание трущейся о дерево проволоки сопровождало каждое их движение. Взвод солдат-ветряков возглавлял голубоглазый крепыш. Он махал синими крыльями и смело смотрел в предгрозовое небо. Солдата ладно облегал отлично «сшитый» мундир защитного цвета — чуть потемневшая кора ольхи. Пяток бравых ребят в таких же мундирах поддерживали командира с тыла. А на задах, в глубине огорода, полоскали ручищами «старики» — за десять-пятнадцать лет круглогодичной службы под открытым небом они лишились своей нарядной формы, с лиц сошла краска, не было у них лихо закрученных усов, а осталось только одно старое серое потрескавшееся дерево. И вдруг среди мундиров мелькнуло серебристо-голубое платье.

— Это я свою жену, Таисию Михайловну, сделал. Поженились мы, когда мне двадцать девять было... У нас с ней три сына, одна дочь, девять внуков, правнук. Этой зимой я крепко болел... Но весна пришла, потеплело, понемногу в себя пришел. А как крепче стал, вырезал и себя из ольхи — вон, видишь, зеленый солдат стоит? Умирать мне рано, табак бросил давно — я еще жить хочу до девяноста лет, потому, когда за Лохоть в лес иду ольху для ветряков срубить, если сердце схватит, пою во весь голос: дряхлость прогоняю.

Правда, ветряков я нынче меньше делаю: силы не те уже. Дело хоть и немудреное — у меня всего три инструмента и есть: пила, топор да нож, — а пока одного вырежешь, так наломаешься, будто поленницу наколол.

Ветряки, словно понимая, что разговор идет о них, заполошились, загудели — сизая туча наползла клином на деревню, качнула воздух коротким шквалом, и на землю упали первые крупные капли. Мы пошли в дом, где хозяйка уже грела самовар. С крыльца я обернулся на ветряки. Молодой бравый солдат в зеленой гимнастерке и его юная жена в голубом платье махали друг другу руками, отгоняя напасти от дома, где живут пятьдесят четвертый год вместе в мире, согласии и заботе друг о друге Федор Александрович и Таисия Михайловна Жильцовы.

Вертловские ветряки, особенно те, серые и морщинистые, напоминают деревянные столбы-«панки», найденные в Вологодской области на Чарозере, которые, по древнему обычаю, изображали хозяев дома и устанавливались точно так же на усадьбе. Известно, что деревянные изображения общинных и семейных богов были в глубочайшей древности в обычаях восточных славян и что в летописном рассказе 983 года один варяг сообщает: «Идолы деланы... в древе секирою и ножом».

Только почему мне об этом вспомнилось? Или я начинаю верить, что именно первородная славянская муза — сестра Перуна и Стрибога, — пройдя сквозь даль веков через «панки» Чар-озера к деревянным фигурам старого прибалта, а затем ветрякам дяди Феди «рукодельного», что именно она спугнула ворон с вертловских берез?

Деревня Вертлово, Ярославская область

Александр Миловский

Укрощение овода

Знакомый и таинственный

Шкуры, казалось, были прострелены из пулемета: в том месте, где у животного спина, шла цепочка отверстий. Неужели кто-то обстреливал столь большое оленье стадо с воздуха?

— Оленей атаковал овод, — профессор ВНИИ ветеринарной санитарии А. А. Непоклонов показывал мне коллекцию порченных этим насекомым шкур. — Кстати, приходилось встречать?

— Разумеется, — ответил я, не чувствуя подвоха. — Такая большая коровья муха. Она жалит и пьет кровь.

— Вы путаете овода со слепнем, — мягко поправил профессор.

Но я решил опереться на литературу. Привел строку из Тынянова: «Дорога есть дорога... Оводы непрестанно жалят лошадей, а те ни с места». Непоклонов рассмеялся:

— Да, плохая у оводов слава... А между тем нет у него ни челюстей, ни жала, ни даже... ротового отверстия.

— Постойте, но как же он прогрызает шкуры?

— Это делают его личинки, которые заводятся под кожей животных. Хотя сама кладка, которую осуществляет насекомое, — операция совершенно безболезненная, все равно олени или коровы боятся овода панически. Знаете, что такое зык? Научный термин, который обозначает то состояние бычка или коровы, когда они, лишь заслышав овода, бросаются вскачь, галопом!