Вокруг Света 1977 № 06 (2441) - [11]

По имени одного из переселенцев холм, где Сааков обнаружил лимонное и хлебное деревья, назван «Ара». Лианы уже скрыли под собой остатки жилищ на склоне холма, а деревья по-прежнему роняют на землю плоды...

С холма Ара, вдоль русла высохшего ручья, Сааков спустился вниз через рощу, напоминавшую яблоневый сад, к морю. Перед небольшой бухточкой зеленела трава.

Было время отлива. В бухточке возвышалась на несколько метров мангровая заросль. В таких защищенных от сильного прибоя местах и любят селиться мангры. Разросшиеся кроны смыкались, поднимаясь над водой на голых корнях-ходулях, покрытых морской слизью. Благодаря этому кусты, похожие на диковинные неземные растения, удерживались в зыбком илистом грунте во время приливов и отливов.

У берега, куда вышел Сааков, покачивался продолговатый плод Баррингтонии, бросая на дно тень. Он мог приплыть с острова Флорес. На Комодо не попадались эти ветвистые деревья. Теперь они поселятся и на этом острове.

В. Лебедев

Синг-Синг новых времен

Чтобы попасть в долину Кагуа, людям племени эраве пришлось километров сорок подниматься в гору.

Утром второго дня пути на поляну, где остановились эраве, вышли проводники, посланные из долины. Для эраве, жителей побережья, места в горах были незнакомы.

Люди племени менде за то же время проделали пятьдесят километров: им, наоборот, надо было спуститься из своей деревни, спрятанной высоко в горах. Их тоже встретили проводники-кагуа.

В Кагуа оба племени вышли почти одновременно. Поперек узкой долины был сооружен из травы длинный дом — словно переброшенный от склона до склона мост. У разных его концов и остановились лагерями эраве и менде.

Длинный дом назывался «хаус-тамбаран» — этим словом на Новой Гвинее обозначают хижину, где происходят племенные церемонии. Построили его жители долины — люди племени кагуа— для синг-синга, праздника, на который они пригласили гостей с гор и с побережья.

Воины-эраве стояли с одной стороны — в красных передниках, ожерельях из раковин, ветер шевелил длинные перья какаду в их головных уборах.

Тела менде покрывала зола, носы были выкрашены ярко-красной краской, на плечи ниспадали белые ленты.

Два племени, пришедшие на синг-синг, разделяла не только долина Кагуа, но и века вражды и подозрительности, вражды прибрежных жителей — «людей соленой воды», и горцев — «людей зарослей». При этом менде и эраве видели друг друга впервые, так же как и хозяев праздника — кагуа.

...Из хаус-тамбарана выбежали люди с ярко раскрашенными лицами, в пышных париках из травы и древесных волокон и устремились к гостям. В хаус-тамбаране забил барабан, и почти одновременно ему ответили барабаны гостей. И под гулкий этот бой эраве и менде потянулись в долину. Так начался синг-синг в долине Кагуа, ставший заметным событием в жизни Южного нагорья, да и всего нового государства Папуа — Новая Гвинея.

Южное нагорье — район Новогвинейских Кордильер — издавна служило символом пестроты культур и разнородности языков. Ненависть и недоверие разделяли племена — а то и кланы одного и того же племени — куда больше, чем самые непроходимые горы, болотистые заросли и кишащие крокодилами реки. Каждая деревня жила в вечном страхе перед своими соседями, и зачастую выжженное в окрестных джунглях поле оставалось границей известного им обитаемого мира. Во всяком случае, для всех почти женщин в деревне. Мужчины отправлялись иногда в военные экспедиции на территорию враждебного племени. В последние десятилетия многие мужчины вербовались на работу в отдаленные места, но и тогда их под охраной полицейских проводили через земли соседей к ближайшему аэродрому; прямо из первобытной своей деревни попадали они в самолет. Пассажиры слабо понимали, что с ними происходит, но в общем-то не очень удивлялись: ведь герои известных им сказок и мифов — могущественные колдуны — также летали на огромных птицах. Потом завербованные оказывались где-то на побережье, в местах, немногим более знакомых им, чем Сидней, Париж или планета Марс. От плантации или стройки они боялись отдаляться: опасались, что их убьют прибрежные жители — высокие, крепкие, владеющие языком белых. «Люди соленой воды», кстати, вовсе не собирались убивать горцев, но зато при каждом удобном случае обманывали их, выманивали деньги, всячески подчеркивали свое превосходство. Горцев они считали дикарями и называли «фелла-плес-билон-девил» — «людьми из дьявольских мест».

Это отнюдь не относится ко всем жителям побережья, а только к той накипи, что образуется вокруг портового города или крупного центра. В условиях Новой Гвинеи любой поселок из одной улицы, вдоль которой выстроились лачуги из рифленого железа и несколько лавчонок, становился таким центром. На окраинах его обычно во множестве обитали ушедшие из деревень люди, перебивавшиеся случайными заработками, попрошайничеством, мелким воровством. Для этих люмпен-папуасов невежественные низкорослые горцы становились лакомой добычей.

Но на берегу были и другие папуасы — учителя, фельдшера, квалифицированные рабочие. У этих взгляд на горцев был иной: они видели, к чему приводит вражда между племенами, знали, что черт сходства гораздо больше, чем различий. Страна ожидала независимости, и установить мирные отношения между людьми было более чем необходимо. Ибо понимание, что «ю-ми вампела пипал» («мы — один народ» на пиджин-инглиш) могло прийти лишь после того, как сосед перестанет видеть в соседе врага.