Вокруг Света 1977 № 03 (2438) - [15]

...Стоял зимний день, когда все погружено в сумеречную голубизну, окутано толстым слоем инея, от которого лиственницы кажутся столбами дыма, а дым в неподвижном воздухе поднимается подобно гигантской лиственнице. И тишина такая, какая может быть лишь в северном краю. Вдруг за моей спиной раздался странный перезвон и мягкий оклик: «Дорова, яранга, что чай пить не заходишь?» Я оглянулся и увидел... ожившую иллюстрацию к сказке: вся в блеске серебра, ярких бисерных узорах на темном фоне мехов, в нежном перезвоне колокольчиков стояла красавица. Всмотрелся пристальней — да ведь это тетя Поля, Пелагея Семеновна Амагачан!

Этот миг — миг полного созвучия творения человека и природы — навсегда врезался мне в память.

Неудивительно, что меня, человека, проведшего половину жизни в горняцких поселках, так поразил наряд эвенов. Впоследствии, интересуясь их национальной одеждой, я узнал, что красотой костюмов эвенков-тунгусов и эвенов-ламутов восхищались и немало повидавшие путешественники XVIII—XIX веков. Академик А. Ф. Миддендорф писал: «Что значат в сравнении с их костюмами произведения наших наемных изготовителей нарядов? Самые блестящие костюмы или парадные мундиры наших самых щеголеватых гвардейцев? Разве еще камергер может сравниться с нарядным тунгусом...» Далее Миддендорф характеризует тунгусское шитье как «великолепнейшее», «блистательнейшее». Енисейский губернатор Степанов в 1835 году сравнивал тунгусский кафтан с испанским камзолом. Наряд невесты-ламутки оценивался в 500 рублей. Один только серебряный гравированный пояс — «калби» стоил, по словам эвенков, столько, сколько три оленя.

Старожилы Кедона показывали мне эвенский традиционный костюм и охотно повторяли название каждой детали. После таких разговоров моя записная книжка стала походить на русско-эвенский словарь. Костюм состоял из однобортного мехового или замшевого кафтана — «наймика», или «дудэка», фартука-нагрудника — «нэл», замшевых штанов — «хиркы», шапки-капора — «авын», или «корбакка», обуви — «унта», перчаток — «хайыр». Мужская одежда отличалась от женской более коротким кафтаном, скромной вышивкой и отсутствием подвесок — колокольчиков на фартуке. Несмотря на суровейшие условия (эвены живут и на полюсе холода в Оймяконе, и в окрестных горах), эвенская одежда выглядит легкой и элегантной.

Старики говорили, что, мол, теперь восхищаться-то особо нечем: «Посмотрел бы, как мы в молодости кочевали! Во вьючной связке по двенадцать оленей. Расшитые седла, вьючные сумки — «мангурки» с бахромой почти до земли, все вьюки укрыты сверху ковриками — «кумнан»... Во главе связки — всадница со сверкающим посохом — «нёри» в руках. Вспоминать красиво!»

Сейчас мужчины в тайге при зимних переходах надевают меховую одежду корякского типа, а каждодневно — европейскую, лишь торбаса носят постоянно. Всю одежду и обувь шьют из шкуры северного оленя. Мужчины пасут оленя, забивают и снимают шкуру, а потом она попадает в женские руки.

Выделка шкур — тяжелый, кропотливый труд. Просто диву даешься, как маленькие руки эвенок справляются с горой грубого шкурья! Даже нежная шкурка еще не родившегося олененка — пыжик — далеко не готовый материал, из которого можно шить. И тем не менее даже сейчас таежники эвены не пользуются почти никакими химикатами-дубителями; разве иногда слитой заваркой чая или жидким тестом из отрубей смачивают сухую шкуру и мнут, мнут руками, пока она не станет сухой и мягкой.

При обработке камусов, то есть шкуры с ног оленя от колен до копыт, а также при изготовлении замши пользуются кожемялками и скребками. Иногда кожу дымят, чтобы она стала более долговечной и не боялась влаги, а белая замша при этом еще приобретает золотисто-желтый цвет. У моих соседей — семьи Нивани — во дворе постоянно дымится такой чум, укрытый шкурами и замшей, а внутри, над тлеющими гнилушками, рядами висят камусы.

Когда бы ни пришел в оленеводческую бригаду — не увидишь женщин праздными, разве только ради гостя оставят они шитье, так что я видел за работой всех кедонских женщин. В том числе и одну из лучших мастериц — Кэтэ Давыдовну Нивани.

Работают мастерицы обычно сидя на полу, даже в городской квартире. Так удобней. Кладут на ногу кроильную доску — «тиневын», а рядом — сумочку для рукоделья — «авсы» с набором иголок, сухожильных и капроновых ниток, кусков цветной материи.

Кроят на доске ножиком, не делая предварительных разметок, но так уверенно, что диву даешься! Выкройка унта из четырех-пяти камусов или «чижа» (мехового чулка) занимает считанные минуты; сшивают детали ниткой из спинных сухожилий оленя. Такая нитка, если и оборвется в одном месте, то остальной шов все равно остается целым, капроновая же с лихостью выскальзывает по всей длине шва. Шить мастерицы предпочитают трехгранной иглой. Но сейчас такую днем с огнем не найти, поэтому перед тем, как приняться за работу, Кэтэ Давыдовна вооружается напильником или бруском и стачивает обычную иглу на три грани.

Когда Кэтэ Давыдовна шьет унты, возникает впечатление, будто работает она без всякого напряжения, а кожа камуса необычайно податлива — так ловко и быстро мелькает иголка в ее руках. При этом тетя Катя еще рассказывает что-либо или напевает. Если же самому попробовать сделать десяток стежков, сразу убедишься, что кожа остается кожей — неподатливой и плотной, здесь секрет в руках, с детства владеющих материалом и иглой.