Вокруг Света 1976 № 11 (2434) - [14]

«А почему бы и нет?» — задал я себе традиционный вопрос людей, перестающих слушаться здравого смысла, когда однажды, выйдя на крыльцо подышать, услышал звук журчавшего под снегом ручья. Над льдами пролива в колышущемся мареве угадывались заснеженные горы Северной Земли. До них было не менее девяноста километров. Любуясь редкостным зрелищем, я вспомнил, как в курилке кто-то рассказывал, что однажды оттуда пришли на лыжах полярники из бухты Солнечной. Пришли, передохнули и ушли обратно. Пришли просто так. И тут я отчетливо понял, что дороги на птичий базар мне уже не избежать. План похода родился в тот же миг, словно был давно готов.

Малый базар находился на другой стороне мыса Щербина, видневшегося с восточной стороны. Но как отыскать его, как пройти к нему, толком никто объяснить не мог.

Бывавшие там люди добирались к базару на вездеходе и предупреждали, что речку Каньонку вброд не перейти. Случалось, что в эту пору, поднявшись от талых вод, она утаскивала под лед и людей и вездеходы. Даже Леха-сейсмолог, единственный, кто хаживал когда-то к базару пешком, почесав смущенно затылок, признался, что показать дорогу он бы показал, но вот как объяснить...

Тундра не город: ни улицы, ни дома не назовешь. Чтобы не плутать и не связываться со своенравной рекой, я решил пересечь бухту на лыжах, по льду. Припай стоял еще прочно. По нему я предполагал выйти на самую северную оконечность мыса Щербина, а затем по берегу спуститься на юг. Где-то в этом месте и должен быть базар. Рассчитывая идти налегке, без лишней одежды и вещей, я собирался часов через шесть быть у базара, там передохнуть в избе, подкрепиться свежими яйцами и сразу же отправиться в обратный путь. В тот момент светило солнце, и все казалось легко выполнимым. Однообразная жизнь на полярной станции до чертиков надоела, и отправиться в дорогу, двигаться, путешествовать казалось просто необходимым, будто в этом и была цель моей жизни.

Помнится, я отдежурил ночную смену, выспался, отобедал и, не говоря никому ни слова, взял лыжи. В это время из-за угла дома выскочил Вадька, мой сосед по квартире. «Ты куда?» — начал он с традиционного вопроса. «За кудыкины горы», — зло ответил я, хотя и не особенно верил в приметы. «Я с тобой, ладно?»

Я растерялся. С Вадькой мы были хорошие друзья, не раз ходили вместе на лыжах, но незадолго до этого поссорились из-за пустяка. Мириться было необходимо, и вот теперь, когда он попросил взять его с собой, я не смог отказать. Вадька тут же помчался доставать бутерброды на дорогу и ружье. Я позвонил на пеленгатор: у меня закралось сомнение, что за сутки мы не обернемся, и договорился, чтобы в случае чего отдежурили за меня смену. На пеленгаторе были согласны.

У берега снег был мягкий, мокрый, лыжи шли плохо. Но дальше, по зернистому насту бежалось как по накатанной весенней лыжне.

Подумать только — стоял конец июня, а мы шли на лыжах, обегали оплывшие, почти синие торосы... Затем стали попадаться лужи пресной воды, оставшиеся от снега. Вначале мы их обходили стороной, но постепенно воды становилось все больше и больше, и мы пошли напрямую, по лужам.

Лужи смыкались в озерца, и, наконец, мы оказались среди моря воды. Она уже доходила до щиколоток, во время ходьбы лыжи скрывались под водой, и за ними тянулись буруны. Должно быть, со стороны зрелище было фантастическим: два человека, отталкиваясь палками, бежали по водной глади. Но мне, по правде, порой становилось жутковато. Всякий раз, когда впереди возникала чернота и я чувствовал, что не успею затормозить, сердце со страхом сжималось. Солнце светило в лицо, слепило, вода искрилась, и я боялся, что не смогу разглядеть промоину, окажись она впереди. Но темный лед оказывался таким же прочным, как и голубой, и это успокаивало, хотя вода подобралась уже к коленям.

Идти стало трудно. Мы сбавили темп. Приходилось все время балансировать, чтобы не упасть. Передохнуть, посидеть, не говоря уж о том, чтобы обсушиться, нечего было и думать. Прямо наводнение какое-то! То ли вскрывшаяся Каньонка сливала талые воды в эту часть бухты, то ли не мог прорваться в трещины растаявший снег. До сих пор с удивлением вспоминаю, отчего ноги не чувствовали холода. Вода-то была ледяная, а шли мы уже часа два-три. Вероятно, размокшая кожа сапог больше не пропускала воду.

Мыс Челюскин уже едва виднелся, гористые берега темнели вдали, а до оконечности мыса Щербина, казалось, идти и идти. За это время мы едва ли прошли и половину пути. Вода доконала нас, мы решили сократить маршрут и пошли к середине мыса Щербина.

Мыс оказался мрачным, пустынным, скалистым. Забравшись наверх, мы и там не заметили каких-либо признаков жизни. Даже пуночек нигде не было видно. Солнце меж тем склонилось к горизонту, пожелтело. Вода в лужах подернулась по краям тонким ледком. Шерсть наших свитеров смерзлась, и они потрескивали всякий раз, стоило пошевелить плечами.

Вадька оказался более предусмотрительным человеком: бутерброды очень пригодились. Разделив поровну, мы съели сразу весь запас. Обернувшись назад, я смотрел на ставший далеким родной мыс Челюскин и подумывал, не повернуть ли назад. Сейчас там, окончив ужин, расставляли стулья в кают-компании, рассаживались по своим местам, готовясь который раз смотреть все тот же фильм, гремели бильярдными шарами игроки...