Вокруг Света 1976 № 09 (2432) - [51]

— Далманис, где вы? — спросил я.

— Я здесь, можете подойти.

Он откуда-то снизу осветил узкий проход. Я сделал несколько шагов и увидел его — точнее, увидел его работающие руки на уровне своих ног. Как он там оказался? Понять было трудно. Чтобы ничего не задеть, я осторожно встал на колени и, не разворачивая плеч, согнулся.

К концу труб тянулись, как нити к ткацкому станку, все те же тяги. Мастер их называл «абстрактами». Его руки проникли между ними у основания оловянных труб и работали.

— Так вот вы спрашивали, как я стал трубочистом? — говорил он снизу. — Лазишь зимой по крутым крышам, хватаешь голыми руками за швы кровли, а потом суешь руки в дымящуюся трубу. Греешь. После, когда гасят топку, привязывают тебя и опускают в дымовую трубу, на весу и скоблишь. Конечно, надо было обязательно знать систему печного отопления, но к этому времени я уже сложил две печи для родственников...

Наконец Далманис вылез на «мою» доску и увлек меня за собой в верхние этажи. При этом он говорил: «Профессия трубочиста научила меня легко подниматься на высоту». Отставая от него, я сказал, что с непривычки еще, чего доброго, упадешь. Так вот, не себя жалко, разобьешь орган...

— О... Вы ситуацию хорошо понимаете, — одобрительно отозвался мастер.

Откровенно говоря, я не ожидал такого эффекта от своего первого вопроса. Мастер явно разговорился, хотя, когда увидел его, подумал, что трудно будет вытянуть из него лишнее слово, да и ремесло его молчаливое, кропотливое... Очевидно, когда человек чему-либо посвящает молодые годы, он никогда об этом не забывает. Я не случайно задал ему вопрос, как он стал трубочистом, эта профессия из прошлого, и человек, столкнувшись с ней, скорее удивляется ей — далекому, простому, естественному и потому поэтическому укладу жизни.

Признаться, я был удивлен, когда Далманис меня пригласил внутрь органа. Слышал, что он даже близкому другу не позволяет заглянуть туда.

И странно — он охотнее говорил о деле трубочиста, чем о тайнах звучания органа. Он и сейчас ходит среди тысячи деталей этого сложного организма, находит нужный узел, что-то осматривает, восстанавливает, двигается дальше, а говорит о своем прошлом:

— Как-то перед октябрьскими праздниками, — мастер опять застрял у какой-то трубы, — меня вызвал директор и говорит: «Гунар, ты должен настроить наше пианино».

Я отвечаю ему, что в жизни не занимался этим делом. Я трубочист.

«Нет, этот инструмент делал человек, а не зверь. Только надо иметь умные руки, а ты к тому же хорошо слышишь».

— У меня никакой теории не было. Я сказал, что попробую. Дали мне камертон, ключ, и я начал. Там ленточка прорвалась, здесь надо подтянуть, в другом месте отпустить... Семь часов работал, и, кажется, все получилось. Мне заплатили за этот день из среднего заработка... Прихожу домой и говорю жене, что сегодня настраивал пианино, а она мне: «Слушай, это хорошая идея, ты же ведь сам говорил, что в музыкальной школе хорошо диктанты по теории писал, тебе надо стать настройщиком». И я стал настройщиком. Потом у меня были ученики...

Он замолчал. И снова мы стали подниматься, теперь уже по очень крутой лестнице. Дерево было настолько сухое и тонкое, что лестница могла двоих не выдержать.

— Идите смелее, — сказал Далманис и подал мне руку.

Когда я вдруг осознал, что мы на самом верху органа, у купола собора, я схватился за леса. Здесь было не так темно, свет проникал сквозь деревянные листья, украшающие фасад органа. С тыльной стороны фасад был похож на обратную сторону старой маски — корявая, бесцветная, почерневшая от времени и темноты. А весь орган с трубами напоминал сверху большой макет многоэтажного города с лабиринтами ходов. Рваные лучи света лежали на теле десятиметровых труб из дерева, в темных отверстиях которых мог бы свободно уместиться человек. Оказалось, что мы стоим на высоте тридцати метров от пола собора. Как сообщил мастер, десять метров до органного помещения и еще около двадцати — высота самого органа.

— Далманис, а сколько труб здесь?

— Шесть тысяч семьсот шесть десят восемь...

— Вы не ошиблись? — думая что ослышался, спросил я.

— Шесть тысяч семьсот шестьдесят восемь, — повторил мастер. — Деревянных и оловянных, не считая труб фасада, — они не поют. Они остались как украшение, когда в 1883—1884 годах старый орган был заменен новым, более мощным. Он был построен немецкой фирмой «Валькер». Сейчас, хоть фирма эта и существует, таких органов нет. — Немного помолчав, мастер, снова увлекая меня за собой, сказал: — Я много лет работаю здесь и только-только открываю себе этот мир, еще много неясного. Я чувствую, что, для того чтобы сохранить этот исторический памятник, чадо изучить не только его механизм, но и его среду... Вот пойдемте сюда...

Мы подошли к каменной стене, и свет луча выхватил небольшой люк. Далманис спустился ниже, открыл люк. Сразу потянуло холодом. И только теперь я понял, что до сих пор пахло здесь старым деревом.

— В 1963 году Домский орган вышел из строя. Незадолго до этого в собор провели центральное отопление, а старый смотритель не понял, что это такое, и, желая содержать органное помещение в тепле, все кричал: «Топи побольше!» Зима была холодная, внутри органа было шестнадцать градусов — для Домского собора такая температура — жара. Орган начал сохнуть: мехи стали пропускать воздух, клапаны отошли, трубы шипели, гудели... Одним словом, дело было дрянь. В это время и пригласили меня сюда работать. Поначалу я испугался, но позже согласился. Вообще меня давно тянуло к этому органу... Приехал из Москвы мастер Козлов и стал нам помогать — у меня был помощник, мой друг, — заклеивал щели, трещины. Козлов, помню, все кричал, ругал нас. Нервничал. Он тоже не очень знал этот орган, хотя перед этим целый месяц был в Германии. И все же через две недели орган заиграл. Потом приехали немецкие мастера, тоже строгали, клеили... Но я сразу понял: для Домского органа самое главное — режим влажности. В то лето в помещении было очень влажно — это страшно. Здесь каменные стены дают много влаги... Тогда-то я нашел место в стене толщиной в один кирпич — видимо, раньше здесь было окошко в башню, — взял зубило, молоток и сделал люк. А зимой, чтобы было не очень сухо, я купил садовую поливалку, и, когда было очень холодно и сильно топили, мы поливали трапы, стены. По тридцать-сорок ведер воды. Теперь мы каждый день два-четыре раза измеряем влажность у пульта, в моторном отделении, внутри органа...