Вокруг Света 1975 № 10 (2421) - [41]

Когда США вступили в войну с Японией, иссэи и нисэи восприняли это как тяжелый удар. Сразу же после начала войны общественные организации нисэев выступили с заявлениями о своей лояльности президенту и государству и о готовности защищать Америку с оружием в руках. К этим заявлениям никто не захотел прислушаться. Через несколько месяцев после начала войны 120 тысяч американцев японского происхождения — женщин, детей, стариков — оказались в самых настоящих концлагерях. Лагеря (их было десять) располагались в песчаных и каменных пустынях Аризоны и Юты, в болотах Арканзаса. Гораздо сильнее физических страданий был моральный шок. В концлагерях нисэи поняли наивность своих надежд стать «настоящими американцами». Именно тут они осознали себя особой общностью, отличной и от японцев Страны восходящего солнца, и от американцев.

К концу 1943 года лагерный режим был ослаблен. Несколько тысяч прошедших «проверку благонадежности» нисэев было принято в армию США. Часть из них служила на Тихоокеанском театре — переводчиками и разведчиками, но основная масса — несколько батальонов — сражалась в рядах американских войск во Франции и в Италии. Кстати, среди различных групп американских граждан нисэи оказались на первом месте по проценту награжденных орденами и медалями за храбрость. Но нередко случалось так, что солдату, приехавшему в отпуск с фронта, приходилось навещать своих родителей все в том же бараке.

Тридцать лет прошло после окончания войны. Большая часть американских японцев вернулась в Калифорнию; многие, однако, остались там, куда занесли их бури военного времени.

Нисэи и «пирамида»

И Нисимура, и много других нисэев в Чикаго и Нью-Йорке, которых нам удалось встретить позже, рисовали нам в общем-то благополучную картину. Вот довольно типичный рассказ американского японца:

— Я родился в городе Фресно, в Калифорнии, незадолго до войны. Дед мой приехал в Америку в конце XIX века. Молодым парнем завербовали его в глухой горной деревушке в Окаяме. Он и по-японски-то толком читать не умел, а уж английским, конечно, так и не овладел. Сначала строил железную дорогу, потом новый вербовщик (были тут многие такие, тоже из японцев, кто половчей, наживались на темноте своих собратьев) сманил его на Аляску, на лососевые промыслы. Но оттуда дед — сообразительный парень — сбежал быстро. К началу 1900-х он уже арендовал клочок земли под Фресно и выращивал клубнику. А в 1909-м женился. Бабушка, не чета деду, была довольно образованной девушкой из вконец разорившейся семьи священника в Киото. Она приехала в Америку по вызову. Тогда большинство наших здесь женилось по фотографиям, через брачных агентов. Родные прожужжали бабушке все уши, что тут она станет миллионершей, вот и послала она свою карточку. Разбогатеть наше семейство не разбогатело, но все же мой отец перед войной (ему тогда было около тридцати) уже земли не пахал, а держал во Фресно цветочный магазин. Бабушка ему помогала — в цветах она разбиралась. Все полетело вверх дном, когда нас погнали в лагеря. Хоть, правда, потом нам и вернули нашу лавочку, но разбито и разворовано там было тысяч на пять. Сам я закончил колледж, сейчас инженер, у меня домик в пригороде, а все равно свои детские лагерные годы не забуду и детям своим расскажу.

Нисэи и японцы

«Храм тысячи Будд» в Киото — известнейшее в Японии место паломничества. Со всех концов страны съезжаются сюда люди. Притихшие школьники в белых панамках, студенты в черных мундирах, пожилые люди в кимоно — все они входят в храм, исполненные благоговения. Даже маленькие дети перестают шуметь и скользят, как почтительные тени. Иностранные туристы щелкают затворами фотоаппаратов и, запечатлев себя на фоне храма, гуськом тянутся к автобусам — к следующей достопримечательности. Меня тоже привезли в Киото, и я осматривал «Храм тысячи Будд», наблюдая за посетителями, — их поведение давало мне массу материала для изучения психологии современных японцев. Чей-то громкий голос вывел меня из задумчивости. Парни и девушки шли по храму, взвизгивая и подвывая от восторга. Они махали друг другу руками, хлопали себя по коленям, тыкали пальцами в скульптуры. Очевидно, это были иностранцы, которые не умели себя вести так, как это делает человек, выросший и воспитанный в традиционном японском духе. Группа поравнялась со мной, и я с удивлением отметил чисто японские черты их лиц.

Увидев европейца, один из них помахал мне приветственно рукой и спросил по-английски:

— Хэллоу! Как вам это все нравится?

И, не дожидаясь ответа, гордо выпалил:

— Великолепно! Только японский гений мог создать это чудо!

То были нисэи — группа американских студентов, приехавшая в каникулы на родину предков прикоснуться, так сказать, к истокам. Потом я познакомился с ними поближе: они оказались очень милыми, приличными, образованными и — по американским стандартам — даже сдержанными и благовоспитанными ребятами.

Но там, в «Храме тысячи Будд», они смотрелись дико. Наверное, потому, что — несмотря на японско-патриотическое восхищение всем виденным — вели себя в древнем храме как обычные американцы.