Вокруг Света 1975 № 05 (2416) - [12]

До сих пор Иван Васильевич не помнит, написал ли он песню прямо в лесу или в землянке. Помнит только, что в ротной землянке с двумя ярусами нар он читал песню бойцам. И кто-то тут же запел песню, подобрав к ней мелодию «Марша танкистов». Эту мелодию поэт и имел в виду.

Перед рассветом, когда отряд бесшумно двинется из леса в сторону холма и вытянется по скованной морозом равнине, по перелескам и борам, на сердце у Виноградова уже будет легко. Ему будет казаться, что уже ничего на свете не страшно, что все уже позади, что главное сделано...

Скорей умрем, чем встанем на колени,

Но победим скорее, чем умрем.

Ночь еще лежала на лесистой равнине древних русских земель, но рассвет, холодный и резкий, уже чувствовался.

Юрий Куранов

Рейсы жизни

Окно комнаты выходит на Финляндский. Сюда доносится шум беспокойной вокзальной жизни. На столе пожелтевшие газетные вырезки, фотографии железнодорожников, работавших в блокированном Ленинграде... Василий Алексеевич подходит к окну, смотрит на перрон, залитый вечерним мягким светом, провожает взглядом по сплетению путей электрички и тепловозы. Он словно уже не здесь, а в своем депо, среди локомотивов. Вот за его спиной остается город, и он в стальной кабине тепловоза всматривается через широкое стекло в хвойный разлив лесов. Нескончаемы рельсы, постукивают колеса на стыках.

Всплывает в памяти другая дорога, вся в черных снарядных разрывах, другой Ленинград — без света, голодный, сражающийся.

...Белесым утром по шпалам бредет человек, с трудом переставляя ноги. Останавливается, чтобы отдышаться, и снова двигается вперед. За ним — второй, третий. Тянутся к стоящим на путях молчаливым паровозам с погашенными топками. Руки цепляются за поручни, но не могут подтянуть тело: двести пятьдесят граммов суррогатного хлеба на взрослого в день. Вначале подсаживают в паровозную будку машиниста, тот протягивает руку помощнику, затем вдвоем втаскивают кочегара. Однажды сменщик Еледина не смог ухватиться за поручни и как подрезанный свалился у колес паровоза. Пока его под мышки втаскивали на паровоз и усаживали у реверса (не хватало сил в ногах стоять, как положено машинисту), вместо одной минуты, отпущенной на принятие смены, прошло целых три. Диспетчер устроил разнос: торфяные вертушки должны были ходить с точностью пассажирских поездов.

Вели их совсем молодые парни. Электростанциям не хватало топлива. Возили торф со станций Рахья, Дунай. С января 1942 года до декабря комсомольская колонна доставила в город более двух миллионов тонн топлива. Первым привез топливо паровоз ЭШ-4375. На нем Василий Еледин начал свои рейсы, отличавшиеся, пожалуй, один от другого количеством падающих на состав снарядов.

Сейчас на полоске земли, прижавшейся к Ладожскому озеру, можно лишь разглядеть оплывшую насыпь. Скрыла земля тонны ржавых осколков, затянулись, заросли воронки от бомб.

Здесь, прорвав блокаду, в январе 1943-го соединились войска Ленинградского и Волховского фронтов. Узкий коридор, по которому в жестокие морозы через лесные просеки, схваченные стужей болота протянули строители две спасительные нитки рельсов в 34 километра. Тяжкая дорога к Волховстрою и Тихвину. Не случайно на Волхов, где скапливались грузы для Ленинграда, немцы сбросили 19 800 бомб.

Путь просматривался с Синявинских высот. Вражеские позиции подходили на 3—4 километра. Немецкие наблюдатели, окопавшиеся там, не сводили глаз с линии. Днем моментально засекали дымок над паровозом, ночью — свет локомотивных фар. И вздымались земляные фонтаны у насыпи, падали поперек пути деревья, снаряды разворачивали рельсы.

По этому «коридору смерти», как окрестили его машинисты, вели составы Василий Елисеев, Алексей Самойлов, Василий Еледин и их товарищи.

...В тот день дежурный по станции беспокоился с утра:

— Что Еледин, где Еледин?!— поминутно запрашивал он линию из своей землянки.

Пока по сторонам прикрывал лес, все шло нормально. Василий даже пропел кочегару Танюше Лысовой: «Не спи, вставай, кудрявая», и от улыбки побежали белые трещинки морщинок у его светлых глаз. Но вот деревья поредели, стала быстро надвигаться лесная опушка. Василий с опаской поглядывал на кривую сосенку, стоявшую особняком: «Чертово дерево, пристрелялись тут, наверное, гады аккуратные, не упустят случая». За опушкой открытый участок дороги, да еще в гору.

— Держи пар, Танюша, — попросил Еледин, не отрывая взгляда от пути.

Лопата ходуном заходила в руках Татьяны, привычно швырявшей уголь из лотка в топку.

Прикинув разгон, Василий поворотом реверса дал скорость и мощно вывел состав на подъем. Первый снаряд шлепнулся прямо на опушке, второй срезал холмик с кустом, а третий поднял землю метрах в тридцати от насыпи.

— Нажимай, Танюша, нажимай, уходить надо! — Из-за грохота разрывов приходилось орать друг другу чуть ли не в ухо.

Василий прирос к реверсу, губы сжаты, глаза сузились, он весь напрягся, как перед прыжком. Паровоз упрямо лез в гору. Но вот снова рвануло поблизости, осколки хлестнули по вагонам, состав дернулся и встал. Где-то зашипел воздух. Помощник Анатолий Илларионов кинулся вдоль поезда и тотчас, шумно дыша, с бороздками пота на лице, ввалился в будку: