Вокруг Света 1974 № 02 (2401) - [21]

— Фабричных тут нет, — заговорил разбуженный сипло. — Одни мужики. Кто охотой не пойдет, из-под палки заставим. Обратите внимание на сиделку: молода, но старательна.

— Да, медики будут в цене, как говорится... Но ведь она должна проводить старца? — возразил фельдшер.

Доктор Пантелеев усмехнулся и кивнул на спящего Овчинникова:

— Если этот сгодится в дело, ручаюсь, и она не отстанет. Тут, похоже, роман намечается... Однако подходим к Костроме, понимаете? Пока только эта ваша каюта и неясна. Потолкуйте с солдатами, подъесаул, желаем успеха! Пойдемте, подпоручик!

Дверь каюты захлопнулась за врачом и фельдшером. Больные слышали последние, громкие слова разговора. Все пробудились, лежали помрачневшие, озабоченные.

— Слышь, Михей, — заговорил Шаров, солнцевский ополченец. Он хлопнул по плечу контуженного земляка Надеждина. — Оказывается, нами здеся подпоручики и подъесаулы командывают. Вот оно как обернулось!

Надеждин неторопливо уселся на койке.

— Вас лекаря эти подъесаулом величали? — обратился он к яшемскому мяснику. — Из казачьего, стало быть, войска? Покамест скрываться изволили на монастырском дворе? Или как вас еще понимать, ваше благородие?

— Да, ребята, — подъесаул откашлялся и предложил желающим портсигар с махоркой. — Подымим да потолкуем... Большое дело повсеместно затевается, великое, святое дело. России, ребята, порядок нужен. Не тот, что большевики вводят. Они германские агенты, а нам свой, российский закон нужен, чтобы кончить народные бедствия, власть установить для всех справедливую.

— Не знаю, какая власть господам хороша, а нам и нонешняя по душе! — тонким резким голосом почти выкрикнул Надеждин. — Только вот войну скончать желательно, торговлишку кое-какую открыть, хозяйство поправить — и живи всяк в свое удовольствие.

— Да кто ее тебе откроет, торговлишку? — рассердился подъесаул. — Кто на липовые деньги товар продаст? Кто фабрики пустит, управлять ими станет? Про такую разруху, как у нас, даже в библии не писано. Народ голодает, одни комиссары в Кремле с девками пируют, а ты говоришь — по душе! Эх, дурачье вы темное! Нынче ты ограбил, а завтра у тебя награбленное отымут. Хоть, к примеру, ту же землю.

— Покамест не отнимают, — заметил Шаров осторожно. — Сеять велят. Не на барина. На себя.

— Теперь за старое в деревне никто не держится, — поддержал товарищей чуваш Василий Чабуев. — Кто и держался за царя по старой памяти, тому напоследок война эта германская и Распутин безобразиями своими показали, что и как есть. Скажите, ваше благородие, господину начальнику, пущай всех нас в Костроме высаживает.

— И дурачьем темным нас, ваше благородие, при Советах-то никто не называл. Отвыкли от офицерского разговору, — съехидничал Надеждин.

Подъесаула взорвало. Он сел на край койки, спустил здоровую ногу на пол, а к другой ноге с отнятой ступней ловко пристегнул протез. В одном белье стал посреди каюты.

— Ну погодите ужо, пропишу я вам клистиры! Отец Савватий, ты-то что молчишь? Или за веру православную постоять страшишься?

— Сказано в писании, — сказал старец скрипучим голосом, — всякую власть приемлем от господа. Не мне, пустыннику, людские распри вершить. От сего мрака в скит ушел еще тому назад сорок лет, насмотревшись на убиенных в турецкую войну. Не тревожь, Иване, сердца малых сих, о душе помысли, не о мести единоплеменникам своим. Ступай с миром, одумайся!

— Та-ак! — насмешливо протянул подъесаул. — Не ожидал от старца измены. Басурманам продался, осквернителям храмов? Ты, как тебя, барыга! Тоже, поди, успел в большевики записаться?

— Покамест не писался, а с тобою рядом и барыге сидеть зазорно! — отрезал Овчинников. — К такому кореннику других пристяжных поищи, у твоих господ шаромыжников. Видывал я, как вашего брата и в Дону и в Волге топили. Гляди, на другую не охромей!

— По-нят-но! Понятно, говорю, кто здесь под одно рядно набился! Сестричка! Пора тебе уходить отсюда. Идем со мной к начальнику.

— Куда я от своих больных уйду? Уж лучше сами ступайте от нас, людей на грех не наводите.

Подъесаул рванул и с силой захлопнул дверь. Даже перегородки вздрогнули.

— Ох, ну и беды! — протянул Шаров. — Занесла нелегкая на этот пароход проклятый...

— Быть того не может, что одни контры на пароходе, — начал было Надеждин, но «Минин» стал давать тревожные гудки. Антонина выглянула из окна. Вечерние сумерки только начинали плотнеть. Темно-синяя Волга повторяла небо в тучах. Впереди отсвечивали первые огоньки на костромском левом берегу.

Справа подходила к пароходу лодка бакенщика с зажженным на ней фонариком. Несколько человек прыгнули с лодки на борт парохода. Бакенщик отчалил, машина снова заработала... Значит, Кострому мимо? Высаживать лишних раздумали?..

...В коридоре топот, дверь каюты распахивается. На пороге врач и начальник госпиталя. Позади несколько человек в штатском, но выправка и хватка у них воинская. У некоторых в руках револьверы. Хромой подъесаул Губанов держит обнаженную шашку так, будто готовится срубить голову любому, кто попытается сопротивляться начальству.