Вокруг Света 1974 № 01 (2400) - [13]

Пилот рейсового самолета «АН-2», следовавшего с пассажирами на борту в Луговой, сообщил, что наблюдает лесной пожар в квадрате 1145. «Понял вас, — ответил ему диспетчер и повторил, как этого требовала инструкция, — наблюдаете пожар в квадрате 1145». В это жаркое сухое лето подобные донесения ему приходилось принимать не раз, и сообщение не взволновало его. Он только удивился, что пожары, оказывается, все еще не кончились, хотя пора их прошла. Дело приближалось к осени, дни стояли пасмурные, изредка шли дожди. «Грибники, наверное, — подумал диспетчер, — охотникам вроде бы рано». Но, взглянув на карту и отыскав нужный квадрат, он понял, что добраться туда не под силу ни тем, ни другим. Квадрат 1145 был местом глухим и безлюдным, даже истоки речек не доходили до него.

Диспетчер размышлял недолго. Вертолет лесной авиаохраны вышел на маршрут с утра и теперь был где-то далеко к югу от Лугового. Гидросамолет «АН-2» патрулировал северный квадрат лесов; он, конечно, со временем обнаружил бы пожар, но это могло произойти на обратном пути, и горючее у него было бы на исходе. Диспетчер нажал кнопку микрофона и вызвал гидросамолет.

Осматривая пожар в квадрате 1145, летчик-наблюдатель Петренко пожалел о том, что в этот момент у него на борту маловато десантников. С ним находилось всего лишь двое. Один — пожилой, опытный лесной пожарный. Второй же совсем новичок. Практикант, только что приехавший из вуза. Вдвоем они, пожалуй, и смогли бы задавить небольшой пожар, но здесь дымило более полутора гектаров. Надо возвращаться, брать взрывников, самых опытных ребят, это было ясно, и везти их сюда.

Вновь и вновь гидросамолет заходил на пожар. Вблизи от него не видно ни одного крупного озера, где можно посадить самолет. Небольшие черные лужи и болота окружали бор. Садиться можно было только на озеро Сыртып-Тальх-Тур. Но от него десантникам придется с десяток километров пробираться к пожару по болоту.

Болото сверху казалось ровным зеленым ковром. Но летнаб знал, как коварна эта земля там, внизу.

— Вот что, — сказал Петренко, выбираясь из кресла летчика и спускаясь в салон к десантникам, — я высажу сейчас вас на озере, — он показал им это место на карте. — Отсюда вы пойдете к пожару. Но там до прихода остальных в огонь не лезьте. Стойте на болоте. Ваша задача будет — принять взрывчатку. Я сброшу ее, когда вернусь с десантниками. Поняли?

— А чего ж тут неясного, — улыбнувшись, ответил пожилой Исаев. «А разве можно сбрасывать взрывчатку?» — хотел было спросить практикант Миша Молошуйкин, но постеснялся, а вместо этого бодро улыбнулся, согласно кивнув головой. «Ну чего тут неясного», — говорил весь его вид

— Постой, студент. А где же твои сапоги? — спохватился летнаб, когда увидел, что практикант выходит на поплавок босиком. Они уже опустились на озеро и стояли в нескольких метрах от берега, уткнувшись в песок.

— Там, — неохотно ответил практикант и указал на мешок, брошенный на берег, — они мне велики.

— Велики! — заорал летнаб.— Надо было свои привозить! Кто же знал, что нам пришлют такого хиляка. Мы рассчитывали на настоящего десантника, верзилу, косая сажень в плечах, а ты...

В это время взвизгнул винт, стрельнул мотор, шум заглушил слова летнаба, а хилый практикант подпрыгнул на берегу, сделал рожу и показал летнабу язык. Летнаб был ненамного выше его и тоже недавно ходил в практикантах.

— Озеро-то щучье, — вздохнул старик Исаев, когда шум мотора стих, и они остались на берегу одни. — Видишь, ни одного выводка утиного не видно. А это верная примета. Если выводков нет, значит, щуки здесь велики. Жрут они их, утят-то...

Он нахлобучил шляпу. Практикант улыбнулся: не зря рассказывали, что, когда в Луговом снимали фильм о пожарах, на роль охотника-разгильдяя лучшего типа не нашлось. Старик Исаев так лихо сыграл свою роль, так небрежно пнул сапогом костер, что все, кто смотрел этот фильм потом, от души вознегодовали: «Это надо же, есть же такие подлецы». На самом деле Исаев и пожарником-то стал потому, чтобы побольше быть в лесу. Не мог он жить без леса.

Тюменская тайга. Конец лесного пожара.

Миша едва поспевал за Исаевым. Они продирались сквозь пахучие кусты багульника, ломая сухие ветви хилых сосенок. Сапоги засасывало в трясину, и, чтобы не провалиться глубоко, надо было идти быстро. От запаха багульника у Михаила побаливала голова, комары досаждали ему, норовя проникнуть под энцефалитку. Временами ветер доносил запах гари и дыма, и дышать становилось совсем тяжело. Он удивлялся, сам потеряв ориентировку, как это Исаев еще распознает дорогу, то и дело петляя, огибая полянки, продираясь сквозь кусты. Остановились они лишь однажды, когда наткнулись на остатки медвежьего пиршества. Медведь почти сожрал оленя, и Исаев стал размышлять, что олень не иначе как был болен или ранен, раз дался неповоротливому зверю. Когда уж недалеко было до пожара и дым его был отчетливо виден, Миша рванулся через болото напрямую, устав повторять петли, которые прокладывал Исаев, и почти на середине зеленой поляны провалился в «окно». Успев раскинуть руки, он по шею погрузился в коричневатую мутную жижу и, когда попытался выбраться из нее, почувствовал, что сил не хватает. Он хотел крикнуть громко, но громко не получилось, голос пропал. И все же Исаев услышал. Снизу было странно смотреть, как он бежит по трясине. Словно по воде, по большим волнам. То покажется наверху, вскинет ногу, то провалится почти по пояс, то опять придавит зеленую волну...