Вокруг Света 1973 № 11 (2398) - [39]

...Как далеки дни, когда он, исполненный еще надежды, исписывал целые страницы в дневнике, предназначенном для невесты. Он рассказывал ей тогда о том, как регулярно, каждые три часа, невзирая на мороз и вьюгу, проводит метеорологические наблюдения, о том, что видит вокруг, как себя чувствует и как устроился в своем белом мирке. Но уже спустя две недели его заметки стали более скудными.

Во многом он не признавался в своих записях. Не хотелось вспоминать, как вместе с коллегами он подшучивал над невыносимым педантизмом Нансена и Амундсена.

— Это классический пример дотошности. Норвежцы не в меру прозорливы. Им не хватает того отчаянного мужества, которым отличались викинги, не хватает пламенного увлечения, — легкомысленно повторяли они.

Лишь теперь, в этой снежной гробнице, он стал кое-что понимать. Джино Уоткинс и конструкторы Айс-кап о многом не подумали. Они забыли, например, что бидоны с керосином нельзя оставлять снаружи. Несколько из них Огастин сумел откопать, прежде чем остальные его запасы не скрылись под многометровым слоем снега. Уже на второй месяц своего одиночества он был вынужден весьма экономно расходовать горючее.

По многу часов Курто должен был, стоя на коленях, прокапываться, чтобы выйти наружу. «Проклянешь лопату», — звучали в ушах слова коллег. Как они были правы!

С половины января ненадолго над горизонтом начало показываться солнце. Стало легче переносить одиночество.

«...Закат здесь неописуемо красив, величествен. Солнце кладет багровые пятна на снегу, удлиняет причудливо острые тени, сглаживает контрасты, — рассказывал он в дневнике. — Мертвая, зловещая, коварно плоская белая равнина в этом багровом отблеске приобретает пастельные тона, становится как-то мягче, человечнее. Но это, увы, продолжается лишь несколько минут. И снова моя пустыня, грозная и неумолимая, синеет и сереет. Мороз крепнет. Моя несчастная нога причиняет мне все больше страданий...»

Несколько дней спустя своим нервным, торопливым почерком он писал:

«...Этой ночью меня разбудил какой-то адский треск, словно крыша под* тяжестью снега валилась на меня. Я мысленно попрощался с тобою, дорогая, и только ждал, когда эта масса обрушится и раздавит меня. Грохот, от которого все дрожало вокруг, перекатывался медленно, притихал, пока наконец не замолк совсем. Потолок не обрушился, стены остались невредимы. Чувство неодолимого ужаса прошло, когда я понял, что где-то вблизи лопнул, по-видимому, ледяной панцирь и появилась новая трещина. Но если она образовалась около самой моей палатки, то, может, следующая расщелина разверзнется уже прямо под ней?»

Курто казалось, что вместе с солнцем должно прийти и избавление, но пришла еще одна беда. Наступило вынужденное затворничество. «Заживо погребенный», — непрерывно звучало в ушах. Прочитай Огастин эти слова в газете или книге, он счел бы их мелодраматичными. Он долго не хотел признать себя побежденным, но все труднее было прокапываться наружу. От входа в туннель он вынужден был отказаться — эту лазейку целиком завалило снегом, столь плотным, что его не брала лопата. Курто предпринял попытку пробиться через кровлю. За этот выход он бился долго и упорно. Наконец пробил брешь и, не помня себя от счастья, выскочил наружу и зашатался как пьяный. Метель свалилась ему на плечи, ошеломила, прижала к земле, захватила дух, давила.

Этот порыв был последним. Продолжительная метель окончательно замуровала его. Запасы керосина, продуктов — все, что было необходимо для жизни, осталось снаружи.

«...21 марта я был погребен под снегом. Должен жить теперь как крот, правда, не под землей, а под снегом. Найдут ли меня когда-либо?.. Увижу ли еще когда-нибудь дневкой свет и блеск звезд, отраженный на льду? Вдохну ли еще когда-либо глоток свежего воздуха?

...И подумать только, что я легкомысленно пренебрег замечаниями старика Фрейхена (Фрейхен Лоренц Петер (1886—1957) — выдающийся датский полярный исследователь и писатель, участвовал в датской экспедиции под руководством М. Эриксена, исследовавшей в 1906—1907 годах ледники Гренландии; в 1937 году путешествовал по советской Арктике.) . Прозимовав один на кромке материковых льдов Гренландии, он писал, что ни в коем случае нельзя оставлять в Арктике одного человека на зиму, в условиях полярной ночи. Там, где двое кое-как справились бы с положением, один, безусловно, погибнет».

...А ведь всего в пятистах километрах, на немецкой исследовательской станции Айсмитте, было, по-видимому, светло, тепло и шумно сейчас. Профессор Вегенер, несомненно, оставил на зимовку подо льдом по меньшей мере двоих наблюдателей. Они, должно быть, ни в чем не нуждаются, помогают друг другу и совещаются, когда возникают сомнения. Не испытывают ни голода, ни одиночества. Поддерживают радиосвязь со своей базой на западном побережье острова. Да, они, несомненно, справятся с положением, в их работе не будет никаких пробелов. Результаты их наблюдений получат ученые.

Эта мысль помимо воли наполняла его горечью.

II

На немецкой станции Айсмитте дело обстояло далеко не так, как представлял себе Курто. Вместо двух человек там непредвиденно зазимовали трое. И не в теплом, удобном домике, который они приготовили и о котором так много писала пресса, а в пещере, наспех вырытой в ледяном панцире.