Вокруг Света 1973 № 08 (2395) - [25]

Когда эта информация готовилась к печати, из Исландии пришло сообщение, что на острове осталась лишь небольшая группа исследователей, а городок, расположенный на западе острова, практически полностью погребен под слоем пемзы и пепла.

Единственный ли это случай в Исландии, затерявшейся в холодных водах Северной Атлантики?

Нет, конечно. В Исландии около тридцати действующих вулканов, и извержения там случаются в среднем каждые пять лет. Причем, по данным исландских источников, трещинное извержение 1783 года поставило «мировой рекорд»: лавы оказалось выброшено несравненно больше, чем при извержении любого другого вулкана. Ею была покрыта площадь в 565 квадратных километров! Это извержение нанесло громадный ущерб сельскому хозяйству и стране в целом. В Исландии разразился небывалый голод. Люди умирали тысячами.

Наиболее потрясающее зрелище представляют извержения вулканов, покрытых ледником. Когда такой вулкан начинает извергаться, то тает и лед; со склона мчится огромный поток воды, неся гигантские глыбы льда, камней. Эта масса, падая с высоты, сметает все на своем пути, превращая огромные районы в пустыни. Эти потоки назавают йокульхлауп (взрыв ледника). Так, вулкан Катла, увенчанный ледником, с момента заселения Исландии «взрывал» его не менее тринадцати раз. В некоторых случаях при извержении этого вулкана близлежащая река становилась похожей на Амазонку.

К счастью, в большинстве случаев извержение вулканов проходит почти безболезненно для экономики страны, так как события разворачиваются в безлюдной местности. Но иногда, как в этом году, вулканы напоминают, что и в XX веке города и поселения в активных зонах земного шара не защищены ни от лавы, ни от пепла.

Я. Смирнов

Владимир Прибытков. Чаруса

...Страшней всего «чаруса»... Выбравшись из глухого леса, где сухой валежник и гниющий буреломник высокими кострами навалены на сырой, болотистой почве, путник вдруг, как бы по волшебному мановению, встречает перед собой цветущую поляну... Но пропасть ему без покаяния, схоронить себя без гроба, без савана, если ступит он на эту заколдованную поляну. Изумрудная чаруса, с ее красивыми благоухающими цветами, с ее сочной, свежей зеленью — тонкий травяной ковер, раскинутый по поверхности бездонного озера.

П. И. Мельников, В лесах

Михаил заснуть не думал, a заснул, и, разбуженный матерью, схватил часы: опоздаю?!

Часы показывали десять минут третьего. Потер лицо ладонями, выскочил в сени умыться. В сенях холод, ветер слышнее, вода — словно в рукомойник огонь налит. Набирал огонь полными пригоршнями, плескал, стиснув зубы, на мускулистую, в золотистом пушке грудь, на кудрявый, заросший затылок, на твердые плечи. В избе сорвал с гвоздя полотенце, растерся.

Домна Алексеевна наливала в фаянсовую, с петушками, отцову кружку горячий чай.

— Сплыл бы посветлу, — ворчала Домна Алексеевна. — Пей уж... Ветрище, господи! Захлестнет.

— Не захлестнет, — пролезая за стол, успокоил Михаил. — Зато вернусь пораньше. Ложились бы.

— Дверь за тобой заложу — лягу, — пообещала Домна Алексеевна.

Она опустилась на лавку, уперлась руками в толстые отечные колени. Жидкая поседевшая коса лежала на плече серым жгутиком. В полукруглом вырезе полотняной ночной рубахи темнела морщинистая кожа.

— К Марии зайди, слышь? — сказала Домна Алексеевна, глядя прямо перед собой.

Михаил, торопливо отхлебывая из кружки, мотнул головой:

— Ладно.

Зайти к сестре он никак не мог, оттого и ответил отрывисто, будто досадовал.

Домна Алексеевна перебирала косу. Молчанием осуждала.

Ветром тряхнуло ставень.

«Непременно слушает — побегу по такой погоде или останусь, — подумал Михаил. — Хоть бы маленько улеглось».

— Сестра она тебе, не чужая, — разжала губы Домна Алексеевна. — Если что и сказала — не со зла. Можно понять.

Михаил отодвинул кружку, поднялся.

— А меня кто поймет, маманя? — спросил он. — Я вроде тоже вам не чужой?

Он потянул с лежанки просохший, хранящий тепло ватник, нахлобучил мятую черную кепку.

Домна Алексеевна, кряхтя, встала с лавки:

— Зайдешь ай нет?

— Сказал, маманя.

— Ружье-то зачем?

— На уток.

— В городу?

— Эк вы, маманя! До города, поди, пятьдесят верст!

Михаил шагнул к двери, вынул засов:

— Простудитесь!

Домна Алексеевна стояла, зябко скрестив на груди рыхлые руки.

Михаил толкнул дверь. Тьма. Ни огонька в доме, ни звезды в небе. Только шумит невидимая ветла да мертвенно, неподвижным зеленым светом обозначается поворотный знак на далеком, тоже неразличимом изломе реки. Сыро, но теплей, чем в сенях. К дождю?..

Вылез из-под крыльца, сунулся в ноги Шарик, могучая пятилетняя лайка, единственный, похоже, друг. Взять с собой, что ли? Нет, нельзя. Кто же это в город с собакой ездит?

Привязал Шарика.

Услышал: мать громыхнула засовом. Облегченно вздохнул: вроде не догадалась.

Вытащил из сарая, снес под обрыв, к лодке, мотор, бачок с горючим, клеенчатый плащ. Крутой берег защищал от ветра. Михаил установил мотор, обернул ружье плащом и устроил в носу лодки, оттолкнулся. Лодку понесло, но Михаил не торопился. Завел мотор и заглушил. Выждал минуту-другую, снова завел и снова заглушил: не заводится, мол... Лодку волокло по течению, обрыв уже не защищал ее, ветер навалился, норовя столкнуть в черные, бьющие о борта волны.