Вокруг Света 1973 № 07 (2394) - [11]

— Нет, подробности не могу. Время не пришло. С фашистами придется еще не раз столкнуться. Если хочешь, то могу тебе рассказать о бывших, которые живут в колонии «Дигнидад». Это память действительно на всю жизнь.

Неужели Марсель знает что-то об этой загадочной колонии, о которой столько писали и говорили не только в Чили, но и во всем мире?

Впервые название колонии «Дигнидад» появилось на страницах чилийских газет в 1966 году. Колонист Вольфганг Мюллер, которому удалось сбежать, из-под бдительной охраны, заявил журналистам в Сантьяго, что в колонии царят порядки лагеря, совсем недавно погибло несколько человек. Группа газетчиков, которая выехала в провинцию Линарес, была враждебно встречена на территории колонии, а одного фоторепортера даже избили.

— После этого инцидента правительство Чили поручило парламентской комиссии расследовать преступления в колонии «Дигнидад», — говорит Марсель. — Но ни документов, ни свидетельских показаний, кроме пресс-конференции Мюллера, не было. Скудные сведения, найденные по различным архивам, ничего объяснить не могли. Вопрос о «Дигнидад» обсуждался на заседании ЦК Коммунистической молодежи. Вспомнили, что я родился в тех местах, где находится колония. Поручение было сверхсекретным. Оперативная группа из трех человек получила строгие инструкции— ни в коем случае никому о наших планах не рассказывать.

Скоро в нашем досье появились первые данные. Руководитель колонии Пауль Шаффер оказался военным преступником, майором «люфтваффе» Полем Шнейдером. Под невинными именами гансов, вернеров, вольфгангов скрывались те, кого давно ждала виселица. На основании некоторых предположений следователь из города Парраля Эрнан Олата предъявил тринадцать мандатов на арест руководителей колонии. Однако мандаты эти оказались простыми бумажками. Вооруженные колонисты не пустили представителей власти даже на территорию «Дигнидад», Тогда и было принято решение действовать.

В наших местах колонисты появились незаметно, — продолжал Марсель. — Мой отец приехал в поселок Сан-Мануэль по найму для работы плотником на строительстве итальянской колонии. Нам дали возможность построить дом, и, чтобы расплатиться с долгами, мы пустили в качестве постояльцев нескольких немцев, работавших вместе с отцом плотниками, каменщиками, штукатурами. Особенно мне запомнился один из них, Фишер. По вечерам, закончив работу, он надевал белую рубашку, галстук, усаживался на веранде с редким по тем временам транзисторным приемником и долго слушал незнакомую речь, красивую грустную музыку. Иногда он произносил незнакомые и ни о чем не говорившие нам имена Баха, Бетховена, Гайдна.

Аристократические манеры постояльца, его изысканная вежливость, даже странный, с акцентом, испанский язык — все это внушало неимоверное уважение, хотя он и носил такую же рабочую спецовку, как и мой отец. Обязательная- утренняя физзарядка, прогулки перед сном и любовь к безукоризненно белым носовым платкам дополняли характеристику необычности Фишера. Мать, благоговевшая перед немцем, всегда приводила его в пример отцу, который неизменно проводил свободное время в деревенском баре. Обычно сдержанный и немногословный, отец после очередного ворчания матери бросил однажды: «Заткнись. У твоего чистюли все руки в крови, вот он и старается их теперь отмыть».

В то время я не знал ничего о прошедшей войне, о преступлениях нацистов, но слова отца запали мне в душу, и я стал более сдержанно относиться к Фишеру, который любил трепать меня по щеке и дарить карамельки. По воскресеньям Фишер с другими немцами уходил в горы на целый день. Возвращались они к вечеру и потом долго что-то рисовали на бумаге, бурно споря о каких-то границах. Строительство итальянской колонии еще не закончилось, как немцы неожиданно исчезли. Появились они через несколько месяцев в сопровождении двух десятков своих соотечественников. Переночевав у нас одну ночь, они на нескольких грузовиках рано утром уехали в сторону Анд. Потом я не раз встречал Фишера и его друзей на окрестных дорогах. Они возили лес, строительные материалы. Однажды речка, где мы с отцом любили ловить форель, оказалась по ту сторону неожиданно выросшего высокого забора. Перелезать через колючую проволоку, где огромными буквами по-испански была выведена надпись «Не входить», мы не решились. С тех пор я и не бывал в тех местах.

...За окном забрезжил рассвет. Туманная дымка прямо на глазах таяла, и розоватая кромка Кордильер отчетливо прорисовалась в утреннем небе.

— Не устал? — спрашивает Марсель.

— Нет.

— А я порядком вымотался, хотя поспать сегодня уже не удастся. В девять — заседание ЦК. Нужно кое-что продумать и набросать план выступления. Давай продолжим завтра. Поехали снова рисовать.

Откладывать разговор не хотелось, но вид у Марселя был слишком усталый, и я его пожалел.

А на следующий день, как очень часто бывает, журналистская круговерть сломала все планы, и к вечеру я был уже за добрую пару тысяч километров от Сантьяго в поселке Порвенир на Огненной Земле. Вернувшись через неделю в Сантьяго, я в первый же день отправился на авениду Република. Однако среди чумазых «рамоновцев» Марселя не оказалось. Кто-то из ребят бросил на ходу: «Он в Ренго, на добровольных работах. Там строят оросительный канал...»