Вокруг Света 1973 № 06 (2393) - [4]

— Помнишь Колю? Солдата? — неожиданно спросил Анатолий Григорьевич, словно думал о том же, — Сын у него...

Впереди среди лесистых сопок показалась полосатая труба атомной станции. Справа уходит вдаль и сливается с морозным небом замерзшее белое озеро. Мы с Михайловым стоим на обрыве скалы. Перед нами внизу главный корпус. Он занимает низину размером с футбольное поле, а ведь это лишь машинный зал, реакторная и аппаратная — сооружение первой очереди атомной станции, Это строение соединяется закрытым мостиком со спецкорпусом. Сквозь арматуру, глубоко в толще переборок, видны белые емкости...

— Скала, которую мы взрывали, была там, где сейчас реакторная, — говорит Михайлов, — а бункер, в котором укрывались от взрыва, вон там, где спецкорпус... А помнишь, как ты тогда замерз?

Я отлично помнил, как после всех приготовлений мы укрылись в блиндаже со смотровыми щелями, в небо взлетела красная ракета, и Михайлов, посмотрев на часы, сказал: «Приготовились». Он покрутил рычаг — вспыхнули красные сигнальные лампы — и неожиданно предложил мне произвести взрыв, указав на черную кнопку. «Нажимай», — сказал он. Я нажал кнопку — ничего. Тишина. Пальцы рук так замерзли, что не хватило сил. Время шло, и Михайлов нажал сам. Раздался мощный толчок, и было такое ощущение, будто смещаются подземные пласты и ты стоишь в самом центре оглушительного взрыва. Я бросился к щели в стене. «Не сюда! В угол!» — закричал Николай. Отскочив в угол и приникнув к щели, я увидел пламя во всю ширину смотровой щели высотой в несколько метров. И вдруг сверху на блиндаж обрушился град камней, бревенчатый потолок задрожал и треснул от удара каменной глыбы. Черный сноп породы, поднятый взрывом, стал опадать и загасил пламя. Но вместо него вверх устремился поток дыма и пепла...

И вот сейчас, стоя с Михайловым на обрыве скалы, я отчетливо вспоминаю тот взрыв, и меня не отпускает немножко фантастическое ощущение.

Я не видел всего процесса стройки и поэтому, как бы заново пережив момент взрыва и смещения земных пластов, вижу, как из-под земли поднялось гигантское сооружение из металлических конструкций...

— Тогда,— говорит Михайлов,— мы подняли на воздух всего шесть тысяч кубов породы, а самые крупные взрывы были после... — Он обвел рукой пространство, охватывающее всю стройку, — Отсюда мы выбрали всего около семисот тысяч кубов породы. — И, указав на возвышающуюся часть строения главного корпуса, заключил: — Реактор уходит на несколько метров в глубину от нулевой отметки стройплощадки... Пойдем внутрь корпуса?..

Когда смотришь на главный корпус изнутри, подетально, понимаешь, что основная работа сейчас здесь. Все, что было раньше, — дороги, костры, взрывы, строительство нового города, железнодорожных путей — было лишь прелюдией основного. Человек, сойдя с поезда, удивляется, что не видит строительства, что стройки вроде бы и нет... Она есть, но ушла от жилых кварталов, с дорог и сконцентрировалась на главном корпусе атомной электростанции. Здесь, внутри корпуса, теряешься в лабиринтах трапов и ярусов — столько смонтировано оборудования. Металлоконструкции, парогенераторы, турбогенераторы — и все это в сложном переплетении трубопроводов... Побывав в этих лабиринтах, выносишь ощущение невероятной сложности сооружения. Когда позже я встретился еще с одним человеком — Александром Плохих (сейчас он начальник управления «Спецатомэнергомонтаж»), он сказал, что разобраться во всем этом нетрудно — надо просто пройти школу у прораба Колодяжного: «Он приехал к нам с Нововоронежской атомной станции. Поскольку он знает технологический процесс, то иногда устраивает для ребят, как мы в шутку называем, «ликбез». Просто однажды ребята попросили его показать им станцию, а то, говорят, строим, строим и сами не знаем что... Так что, если поживешь у нас пару месяцев, пройдешь «ликбез» — в общих чертах станет все понятно. Обычная стройка...» Это он теперь так говорит: «обычная стройка». А я хорошо помню, как этот человек с выбивающимися из-под шапки курчавыми волосами, с большими грустными глазами носился с чертежами домов, когда только закладывали город, и все придумывал: как сделать, чтобы дома вышли не скучными и кирпичи были не одного цвета, и чтобы в школе были большие окна, и чтобы лес сохранить. Многим в то время было не до этого. Поджимали сроки, надо было строить, строить... а он не унимался: «Ведь сами жить будем...» И все же сейчас я частенько слышу, что Александр Дмитриевич Плохих вложил душу в этот, город.

Этот город моложе многих из тех, кто живет в нем. У города словно бы и нет прошлого, только какие-то штрихи, понятные и знакомые тем, кто строил его. Многие, кто здесь начинал, все так же ездят из города на промплощадку, где теперь атомная станция. Она как бы дала начало городу и росла вместе с ним, чтобы потом, спустя несколько лет, ее энергия разбежалась по разным уголкам этого северного края, зажигая огни новых строек... Подросло поколение, которое шумит и хохочет в автобусах и на улицах. Один из таких хохотунов — паренек лет пяти — привлек мое внимание, и вдруг в сидящем рядом с ним отце я узнал Николая, того самого, в солдатской шапке, о котором напомнил Михайлов. Мы вместе вышли, пошли по улице, хотели зайти в кафе, но оно оказалось закрытым. Я спросил почему, а Николай улыбнулся.