Вокруг Света 1973 № 03 (2390) - [16]

Сначала появилась идея. Если у нас есть поленница мостовых, то каждая плаха в них — бревно. Каждое бревно — летопись событий, случившихся с деревом до того момента, как его срубили. Летопись эта — годовые кольца, схожие внешне, но различные для специалиста, как отпечатки пальцев разных людей. Ученые давно уже изучали кольца деревьев, чтобы выяснить историю климата на Земле, периодичность солнечной активности и так далее. А что, если применить этот способ в Новгороде? Деревья для мостовых брались старые, в какой-то период они жили одновременно — дерево, которое срубили столетним в 1200 году, и такого же возраста дерево, срубленное тридцатью годами позже, по крайней мере семьдесят лет росли рядом. И у того и у другого, если говорить упрощенно, в засуху кольцо получалось тонким, в год теплый и дождливый — толще.

Колчин составил таблицы последовательности годовых колец, по которым можно было точно определить, через сколько лет после мостовой 14-го яруса была срублена мостовая 15-го яруса или дом, построенный в тот же год. Не хватало лишь хотя бы одной совершенно точной даты, которая дала бы всей стройной системе отправную точку. Но вскоре и такая дата нашлась. У волховского берега есть церковь, год закладки которой известен по летописи. В фундаменте церкви нашли бревна, и вся шкала легла на конкретные годы. Потом она была не однажды проверена, и теперь стало возможным говорить: «Мостовая 22-го яруса уложена в 1076 году, а мостовая 10-го яруса на Холопьей улице в 1313-м». Система эта родилась в 1958 году, через два года после того, как решено было, что двадцатипятилетняя точность — предел для археологов.

Так дерево Новгорода стало часами истории, часами точными, каких нет нигде в мире. Но как сохранить эти часы?

Дерево, чудесно сохранившееся дерево, разбухшее от воды, гибнет, как только его вытащат на поверхность. Испаряется влага, лопаются стенки клеток, и вещи, столь совершенные в момент открытия, превращаются в труху.

В Новгороде была развита металлургия, литейное дело, кузнечное, резьба по камню — все, что положено большому городу. Но все-таки он оставался в первую очередь воплощением «деревянного» века. Дом, мостовая, ложка, стул, материал для письма, посуда, части станков — все было деревянным. В этом заключалось богатство Новгорода, и в этом же была трагедия для археологов, которые могли лишь на недолгое время извлекать находки из аквариумов и, срисовав, класть их обратно. А музеи обходились рисунками и вещами из металла и камня, которые столь обычны в любом музее и создают ложное представление о том, что города древности были очень похожи друг на друга. Археологи испытывали танталовы муки. Найдя сокровища, они воспользоваться ими не могли, не могли показать их.

И вот археологи получили возможность создать новгородский музей под открытым небом, показать, каким же был Новгород. Минские дендрологи и химики нашли наконец дешевый и быстрый способ сохранить дерево.

Срезы, пропитанные составом по рецептам минчан, которые летом работали в экспедиции, кажутся лишь чуть темнее, чем необработанное дерево. В этом году на новом участке установят ванны с раствором. Бревна, побывавшие в них, приобретут крепость камня и его стойкость ко времени. В музеях займут свое место резные ложки и спинки кресел, деревянные блюда и прялки, ножны мечей и туеса.

IV

Накопление вещей, часто обычных, повторяющихся, даже приевшихся, ведет к открытиям, невозможным именно без множества этих вещей. Открытия, немыслимые, когда вещь одна, становятся простыми, когда вещей сотни, когда раскопки не единичны, а из года в год покрывают все большую площадь города.

Я перелистывал толстые, в коленкоровых переплетах книги коллекционных описей. Они очень красивы. Находки, даже самые обычные, не только описаны там, но и нарисованы. Это суховатые рисунки, точные — это в них главное, точность — и чуть условные. Они напоминают чем-то рисунки старых путешественников — зарисовки Тасмана, где тщательно изображается береговая линия или головные уборы австралийцев. Они экзотичны, как описания далеких стран.

Большинству рисунков так и суждено остаться здесь. Лишь малая часть их удостоится права перекочевать в книгу или статью. Часто это кусочек вещи, обломок, приобретающий в рисунке законченность абстрактной картины, особенно если назначение вещи еще не узнано, не угадано и на полях у рисунка лишь одно слово: «предмет». Когда-то будущий исследователь улыбнется — уже будет знать, что это часть станка или инструмента. Он сможет это узнать лишь потому, что изо дня в день художники экспедиции скрупулезно зарисовывают и фотографируют все, что отдала земля, — светцы, мутовки, дужки замков, поплавки из бересты, чесала и грузила, пробои и гвозди. Вещи оторваны от привычного окружения и брошены, обнаженные, на белый прямоугольник бумажного листа. Именно накопление материала дает возможность подняться еще на ступеньку в познании прошлого, и работа ее родилась именно от кажущегося скучного однообразия мелких интересных находок — пряслиц или, скажем, скорлупы грецких орехов, до которых новгородцы были большими охотниками.