Вокруг Света 1972 № 09 (2384) - [51]

Курьер «Вокруг света». Отступление третье

...Открытое отрицание можно преодолеть в открытом споре. Замалчивание, игнорирование — страшнее, но и в этом случае можно продолжать бой за свою идею, опираясь на ее сторонников. Но как бороться со смехом, который не признает никаких аргументов? С этим самым смехом, который рожден самоуверенностью, ощущением «мундирного», априорного превосходства профессионализма над дилетантизмом? И как часто в истории науки можно видеть примеры этого убийственного смеха, убийственного в прямом смысле этого слова...

В начале прошлого века в родильных домах Европы свирепствовала так называемая «родильная горячка». Число смертных случаев при родах иногда доходило до 30 процентов. Лучшие умы медицинской науки того времени пытались объяснить причины болезни, выдвигались во множестве теоретические построения, объяснявшие этот «бич женщин» то явлениями атмосферными, то космическими, то зависимостью от расположения линий солнечного спектра.

Этой проблемой решил заняться никому не известный молодой венгерский врач Игнац Земмельвейс.

Найти решение ему помог трагический случай. Друг Земмельвейса профессор Колечко порезал во время вскрытия трупа палец и умер. Симптомы, которые наблюдал Земмельвейс у своего погибающего друга, были абсолютно такие же, как и при «родильной горячке». И Земмельвейс понял, что смерть таилась на руках самих медиков, что сами акушеры переносили некие «трупные частицы» от одной женщины к другой. И Земмельвейс предложил революционное решение (сейчас трудно поверить, что это было именно революционное предложение): надо мыть руки перед операцией, а не после, как это делалось тогда! После ряда эмпирических опытов Земмельвейс предложил в качестве антисептической жидкости раствор хлорной извести. Результаты в клинике, где работал Земмельвейс, сказались сразу же. В апреле 1847 года смертность от «родильной горячки» в этой клинике составляла 18,3 процента. В мае Земмельвейс вводит свой метод антисептики. В июне смертность упала до 2,4 процента, в конце года составляла лишь 0,19.

Ситуация была, казалось бы, в десятки раз проще той, в которой оказался Саутуола, — там надо было хотя бы потрудиться приехать и осмотреть пещеру на месте. Здесь же — лишь попробовать мыть руки перед операцией. И все же...

«Земмельвейса сейчас называют «спасителем матерей». Но в то время, — пишет Л. Салямон, — его метод не перенимался, а отчаянные попытки Земмельвейса убедить своих коллег в том, что простой метод позволяет спасти человеческую жизнь, были встречены резкой критикой. Назвать это проявлением ужасающей косности — значило бы отделаться словесными отговорками. Нельзя же считать всех критиков Земмельвейса тупыми ретроградами. Среди них были Рудольф Вирхов, члены Медицинской академии Парижа, крупнейшие акушеры».

...Все началось со смеха. Дело в том, что Земмельвейс попытался создать теорию на основе своих опытов. Его рассуждения, облеченные в форму новой теории о природе «родильной горячки», вступили в противоречие с общепризнанными в то время положениями о том, что эта болезнь связана с какими-то естественными процессами, возникающими в организме будущей матери.

В принципе Земмельвейс был прав. Но только в принципе. Сама гипотеза молодого врача о неких таинственных «трупных частицах» была неправильна и слишком уязвима теоретически. Над научной несостоятельностью теории Земмельвейса светила науки просто потешались.

И если бы Земмельвейс успокоился, неприятие этого открытия ограничилось бы академическими насмешками, «генералов науки» над молодым ее новобранцем.

Но Земмельвейс не успокоился. Осознав, что его метод, простейший, практически очевидный, несет избавление от одной из «болезней века», он писал: «Совесть говорила мне, что я должен винить себя в гибели тех — только бог знает их число, — кто умер в результате моей неактивности... Нет, теперь есть только одно средство: сказать правду всем, кого она касается... Стоны умирающих громче ударов моего сердца». Приводя эти слова Земмельвейса, Л. Салямон комментирует их: «Мы слышим здесь голос совести молодого врача, но его коллеги слышали слова страшного обвинения».

Так насмешка над теоретизированиями неофита обернулась трагедией. Ирония, оберегающая коллегиальную традиционность взглядов от вторжения инакомыслящего ума, защищающая «честь мундира», переросла в преступление перед наукой и одним из ее подвижников. Земмельвейс в конце концов не выдержал, и после тринадцати лет безуспешной борьбы он сошел с ума и умер в психиатрической клинике.

Итак, на конгрессе дискуссии не получилось: какая уж там дискуссия, когда так смешно?! Но обойти молчанием брошюру Саутуолы уже невозможно.

И что-то похожее на дискуссию все же возникает. Но это была странная дискуссия, где критика открытия принимается за аксиому, а аргументация защитников открытия не удостаивается внимания. Росписи Альтамиры объявлены подделкой, беспочвенной фантазией почти без знакомства с ними, умозрительно. Самое поразительное в этой истории то, что открытие палеолитической живописи не было чем-то принципиально неожиданным в свете других фактов, накопленных первобытной археологией. Через двадцать лет Картальяка упрекнут: «Это же была явная аналогия миниатюрным фигуркам четвертичных зверей, столь хорошо вам известным. Монументальные росписи, подобные кантабрийским, можно было предсказать заранее, теоретически».