Вокруг Света 1972 № 04 (2379) - [47]

Вепсская деревня — это гул тесового настила под ногами, высокие дома с челом в седине древней резьбы, это морозный блеск железной поковки на дверях — колец с гранеными стукальцами, жиковин, накладных замков.

Вепсы невысоки ростом, светловолосы и голубоглазы; старики ласковы и любопытны, как дети, а застенчивые ребятишки ловят каждое слово, когда дед или бабушка говорят о таинственном, как сказка, легендарном прошлом.

Вепсский язык сродни карельскому — особенно южным его говорам. Предания, былички рассказаны мне по-русски так, как говорят в русских деревнях При-онежья. Особенности этого говора сохранены и в рассказах, написанных по мотивам вепсского фольклора.

О чем кличут журавли

Когда высоко в небе журавли кричат «клинг-клинг!», грустно людям: почему? Бабушка наша забыла счет своим годам, но про журавлей знала.

— Деды наших дедов пахали землю помягче этой, солнце над ними было поласковей. Хорошо родилась рожь на песчаных запольях, греча на пожогах, горох да бобы на глинистых местах. Летом — уследи! — кувшинки поднимутся на воду: пора сеять ячмень на раскорчеванных лесных нивках. Шесть недель прошло — запирай ячмень в закрома. А там и кузнечик застрекотал — рожь поспела; овес усы отрастил — осень близко.

Совсем доспел в то давнее лето ячмень. Но увидел однажды мужик — примяты колосья; рассердился: «Я лес корчевал, нивья пахал... Словлю вора!» Пошел с сыном.

Заря вечерняя сокрылась. Сумерки. Рыба повернулась к озеру головой, к берегу хвостом. Полночь.

Тут плесканье крыльев раздалось, щелканье клювов. Пала на ниву станица журавлей. Притих мужик с мальчишкой, затаился. Стали журавли по полю гулять, стали ячмень клевать; пляшут — хоровод водят. Нагулялись, наклевались — головы под крыло, спят! У мужика страх прошел — кидает сыну конец веревки: «Держи крепко!» Отец привязал одного журавля за ногу, другого... А седьмой-то, старый вожак, не спал! Только мужик привязал его — крыльями схлопнул, клювом щелкнул! Проснулись, взмахнули крыльями журавли... Кинулся мужик к сыну, да куда там! Крепко держал мальчик веревку. Глядит паренек — горемычная голова: леса все темней, пожни — меньше. Быстрее и быстрее машут крыльями журавли — несут мальчика в подсиверну сторону.

Вот завиднелось желтое морошковое болото, заалело клюквенное. Пали птицы наземь, зашагали меж кочек на длинных ногах. Отвязал паренек веревку; топор у него за поясом, нож — в ножнах. На нонешней Сороковой горе было его жительство. Рукодельный парень, хоть и маленькой еще. (Ячмень со всходов, ребенок сызмала виден: какой родится, такой и будет.) Выстроил избу: топором дерево срубит, веревкой обмотает, выволочит. От тех колосьев, что вырвал, за родную землю держась, что на чужбину принес, поле завел; на другой год вдвое больше засеял. Мальчишкой был — борода взошла, вот што! Борода от забот растет, не от году-возрасту.

...Лебеди потянулись на юг: зима скоро. И зиму скоротал. Вот раз пошел парень к реке — умыться. Глядит, а к берегу валек прибило, каким бабы белье колотят, когда полощут, — хумбар по-нашему. Откуда ему взяться? Длинненькой: не то хумбар, не то веселышко — айр.

Пошел парень по реке; к самому Онего пришел. Видит: у берега прялица под резной лопаской, будто легкий челнок под парусом, покачивается. А на берегу девушка лен у воды треплет. Одежка на ней легкая, серебристая. По одежке — алые узоры. А на парне — сорочка нежных беличьих мехов, поверх — медвежья шкура. Он девушке на плечи медвежий плащ накинул. Она ему — рубаху льняную алыми узорами вышила. (Свадебный обычай не оттуда ли идет?)

И стали они жить рука в руку, душа в душу.

...Когда кличут журавли — «клинг-клинг!», — задумываются, сутулясь, старики: память о старопрежней родине приходит к человеку в старости. «Раньше, — сказывают, — вепсы жили не здесь, а там!» — и плещут рукой на юго-восток, за Онего...(1 В этом предании, возможно, сохранилась память о продвижении вепсов на север, а также о генетической связи современных вепсов с древней летописной весью, которая обитала в районе Белоозера. (Последнее положение выдвинуто и теоретически доказано советскими этнографами Н. И. Богдановым и В. В. Пименовым.))

Велль

Было, дивный сын родился у молодых; родился — и на ноги встал, как лосенок. Льняную рубаху мать вышила ему узорами: цветами и травами, птицами и зверями.

Отец пел сыну охотничьи суровые песни, мать свои — ласковые. Сын знал голоса птиц, растений, лесных духов, но молчал: не было у него языка, такой родился.

Есть летом день, когда зацветает Лесной Цветок. Пошел в лес отец — так далеко, чтобы охотничьим чутким ухом не услыхать пенье петухово! Ночью с заклинаньями искал Лесной Цветок; нашел, вырыл корень. Только поднес сын волшебный корень ко рту — заговорил, запел мальчишка; удивился отец: не родник ли поет в ночи? Не Онего ли плещет? Поднял голову: не журавли, не лебеди ли кличут? Сладка, с голосами леса схожа речь сына.

«Как это зовут? Как то?..» — указывали отец и мать на ромашку в поле, на звезду в небе, на лосося в стремнине.

Все называл сын, всему давал имя: звонкие ковал слова!