Вокруг Света 1972 № 01 (2376) - [2]

Удивительно ли, что люди задумали создать музей освоения Ангары и тем самым заполнить разрыв во времени между точками-рубежами: башней острога и плотиной ГЭС?

Наша экспедиция, организованная Братским отделением Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, и плывет за историей. Точнее, лишь за одной ее страницей — памятниками русского деревянного зодчества и народного быта, которые находятся в зоне затопления Усть-Илимской ГЭС.

В шесть утра звонит рында. Над рекой клочьями висит туман. Небо серое. Капитан торопится: предстоит пройти Дубынинский порог. Берега становятся круче. Кажется, что от гула мотора верховые камни отвесных скал колышутся и вот-вот сорвутся с высоты в прозрачную воду. Над скалами, пронзительно свистя, носятся стаи стрижей. По воде идут широкие круги, водовороты сливаются, вода бурлит, закручивает воронки, и серая пена клочьями летит по волнам. Катер идет, петляя между бакенами, пересекая порой реку от берега к берегу. Уже не серая пена, а белые гребни, белые вихри скачут по воде и вдали — белая кипень...

На обратном пути, когда мы поднимались вверх по течению, через этот порог нас тащил туер. Огромная махина, в чреве которой лязгали мощные механизмы, шла, держась за проложенный по дну Ангары стальной трос, а катер цепко держался за туер. Каково же было тем, кто жил здесь когда-то, не зная мотора и стальных тросов? Они выдалбливали лодки из цельного ствола лиственницы — длинные остроносые долбленки или шили их тоже из дерева — шитики и не боялись ходить на этих вертких лодках по быстрой холодной Ангаре. Они рассчитывали только на себя — свое умение и свою силу. Нередко приходилось тащить лодки и суда волоком по тропам, которые и сейчас по старой памяти зовут бичевниками.

Долбленки и шитики лежат теперь на берегу, возле деревень, брошенные, почерневшие от времени. Их заменили моторки, и теперь они нужны разве лишь музею, чтобы рассказать о постоянном единоборстве между человеком и рекой, которое во многом определяло быт приангарской деревни.

...Деревня Подъеланка вытянулась цепочкой домов вдоль Ангары. Избы обращены лицом друг к другу, смотрят окошками на единственную улицу — дорогу. Тропки сбегают к берегу, тропки уходят через поля к лесу, к сопкам, связывая воедино дом с миром воды и тайги. Да, есть в расположении сибирской деревни и красота и целесообразность. С реки приближающаяся деревня открывается тремя цветами: зеленые берега, коричнево-серые избы и синяя стена леса за ними.

Без леса здесь, верно, не было бы жизни. Дом, тепло, пищу, одежду — все давала тайга. Великое понимание и знание леса, традиционные приемы рубки дворов переселенцы принесли из западного Зауралья и северных великорусских областей. Потому-то и кажется, что ты идешь по северной русской деревне...

Кряжистые избы под высокими двускатными крышами. Избы во много венцов, рубленные в обло. Глухие ворота, словно сшитые из дерева полотнища. Амбары, подогнанные друг к другу так, что один продолжает другой, и оттого боковые улочки кажутся коридорами, стены которых выложены бревнами. Тонкие деревянные слеги-струны огораживают загоны для скота и огороды; низкие бревенчатые бани на крутом берегу, плахи-скамейки возле домов, поленницы, сложенные у ворот...

Последний дом на длинной деревенской улице. Дом Федора Шаманского, охотника и приемщика пушнины. Эту усадьбу Октябрь Леонов, шеф нашей экспедиции, заприметил еще в предыдущих поездках. Виктор Ливанцов, архитектор, быстро, привычно набрасывает план-схему усадьбы. Леонов веревочной линейкой производит замеры, сообщает Виктору:

— Длина амбаров — тридцать один метр, ворот — семь с половиной, дома — двенадцать...

Несколько таких изб — вот и квартал! Эта работа еще не окончательная, прикидочная: когда дом будут перевозить, потребуется точность до сантиметра, иначе не соберешь потом, не врастишь в землю, как он врос сейчас.

Художник Игорь Шандро, расположившись на бревнах, переносит на белый лист строгий рисунок усадьбы. Дом в шесть окон (ставни еще с ночи закрыты наглухо), двое ворот под двускатными крышами — слева и справа от дома, амбары, торцом выходящие на улицу, — замкнутый деревянный четырехугольник, острог в миниатюре, отгороженный от мира, независимый от него: все хозяйство внутри крепких стен. Тяжело приоткрылись ворота — к нам навстречу вышли пожилая женщина и двое белоголовых мальчишек. Черно-рыжая лайка лениво высунула нос и тут же спряталась: на улице было знойно. Елизавета Константиновна присела на завалинку, сбитую из досок, сложила руки под выцветшим передником и стала расспрашивать — кто мы и откуда? Вопрос за вопросом, хозяйка разговорилась и рассказала свою нехитрую, но так часто слышанную потом в других деревнях от таких же, как она, пожилых женщин историю...

Родом она из Пашина. Вышла замуж за дубынинского парня и помнит, как проходил через Дубынино Бурлов с отрядом.

— Красивый был Бурлов, ох, хорош был. Все радовались ему. Помню, свекор тогда отдал отряду четырех коней да пять овец зарезал, чтобы накормить всех. А муж мой на гражданской все годы отвоевал. Скольких коней под ним поубивало, а он жив! А в эту войну на трудфронт ушел: рыбу фронту давал старик мой. Да вот лет двадцать как утонул. Я одна с мальцом осталась. Сама тогда с испорченной рукой рыбачить стала. Сын подрастал, кормить надо было. Кончил он пять классов, пошел на тракториста учиться. Сейчас в лесничестве работает, а это, — она махнула рукой на белоголовых мальчишек, — сыновья его. А коль домом интересуетесь, заходите... Лет сто стоит, а может, и более. Хороший был охотник Федор Шаманский, дак и умер в тайге...