Вокруг Света 1971 № 01 (2364) - [15]

Почти 800 тысяч людских жизней унесли с начала нашего века землетрясения. Это стихия. Не существует, не может существовать (в обозримом будущем, во всяком случае) радикальных мер против стихии. Однако можно и должно изыскивать средства профилактики катастроф. И еще можно заставить стихию... работать на человека. Об этом и шел разговор в Кают-компании.

— К вулканам меня привела, если так можно сказать, цепь чистых случайностей. Я уже учился в Бельгии на агронома, когда началась вторая мировая война. На фронте я был ранен и после госпиталя оказался в городе Льеже. Страну оккупировали нацисты. Вскоре мне пришлось искать, чем занять день. Потому что ночью мы с друзьями занимались саботажем. Знаете, слово «Сопротивление» я узнал уже после войны, а тогда, развинчивая рельсы на железной дороге и поджигая боеприпасы, мы считали, что занимаемся саботажем... Да, так вот, мой друг предложил ходить вместе с ним в университет слушать лекции на геологическом факультете. Я согласился — надо же чем-нибудь занять время. Мне казалось тогда: война продлится еще от силы год... Но она затянулась ровно настолько, что я прослушал все лекции и сдал все экзамены. И, представьте себе, вновь совпадение — сразу после экзаменов меня арестовало гестапо. Моя русская фамилия вызвала у них особенные подозрения (1 Гарун Тазиев родился в 1914 году в Варшаве. Его отец, родом из Ташкента, служил врачом в русской армии и погиб в первую мировую войну. Мать после этого переехала в Бельгию.). Дело могло кончиться печально, но выручило окончание войны... После освобождения я подрядился на службу в геологическое управление тогдашнего Бельгийского Конго, увлекся альпинизмом и забрался в мой первый вулкан...

С тех пор я побывал, наверное, в полутора сотнях кратеров. Остается, таким образом, еще пять тысяч. (Тазиев говорит совершенно серьезно.)

Какой из них самый любимый, самый интересный для меня?.. Видите ли, мне думается, стоит разделить понятия «самый интересный» и «любимый». У всех нас есть друзья детства, затем с течением времени появляются новые, более интересные знакомые. От этого, однако, мы не начинаем меньше любить старых друзей.

Моей первой любовью стал вулкан Нирагонго в Восточном Конго.

В 1949 году, взяв отпуск, я пустился к нему без подготовки, и поход чуть не кончился трагедией: в пустыне возле озера Рудольфа, на границе Кении и Уганды, мы заблудились и должны были умереть от жажды... С тех пор, кстати, я сохранил привычку мало пить, приучаю организм обходиться собственными запасами.

Что представлял собой Нирагонго, не знал никто. Из кратера его почти все время с редкими паузами выходил султан дыма. Местные жители были уверены, что вулкан Нирагонго — обитель умерших предков. Уговорить кого-нибудь из африканцев пойти с нами проводником не удалось. Отправились одни.

К подножью горы, поднимающейся на высоту трех с половиной километров, прорубались двое суток сквозь густейший лес. Когда я заглянул в кратер, то увидел внизу широкую террасу, дна не было видно. Я спустился ниже и увидел вторую — шедшую уступом — террасу. Спустился на нее. И только тут, на дне третьего колодца, мне открылось огненное озеро. Булькая, варились камни...

Я почувствовал, что мне нужно, просто необходимо спуститься к этому пышущему жаром сердцу Африки. Однако от желания до осуществления мечты прошло десять лет. Только в 1958 году наша группа, в составе которой были французы, бельгийцы, итальянцы и японцы, спустилась в Нирагонго. На верхнем выступе кратера мы оборудовали механический подъемник. Экипировка — кстати сказать, разработанная нами, — позволила довольно долго находиться у огнедышащего озера, температура которого чуть меньше 1200° С. Нас спасали отражающая тепло алюминизированная ткань и специальные шлемы.

Пять недель мы прожили в кратере, суетясь, словно возле новорожденного: брали пробы кипящей лавы, измеряли температуру, проводили магнитные изыскания, делали спектрографический анализ. Нас лихорадило: было ясно, что это колоссальная удача — попасть в труднодоступный район как раз в тот момент, когда вулкан ненадолго притих. Это были дивные дни. Сейчас этого бы сделать не удалось: кратер заполнен до краев дымом. Получается, что специально для нас он сделал передышку.

...Да, вы правы, по-видимому, этот вулкан и есть самый любимый, если я вспомнил его первым. А самый интересный? Пожалуй, Кава-Иджен на Яве. Я знал уже, что это одно из невозможных чудес природы. Но увиденное все равно поразило воображение.

...Мы шли редким лесом, покрывающим кальдеру Иджен, что лежит на самом восточном краешке острова Ява. Пейзаж менялся по мере подъема и, как бы подготавливая нас к зрелищу, убирал все лишние детали. Миновали рисовые поля, похожие на разложенные осколки зеркала, прошли кофейные плантации. На высоте двух с половиной километров кончилась растительность, остались мертвые камни. Еще несколько шагов — и мы остановились у кромки кратера.

На дне громадного колодца из серого гранита, перевитого розовыми прожилками, тяжело лежало бирюзовое озеро — точно такого же цвета, как небеса в здешнем краю. Однако райское озеро представляет собой дамоклов меч: дело в том, что его бирюзовая вода — насыщенный раствор соляной и серной кислот. 40 миллионов тонн адского раствора при температуре плюс 41 градус.