Вокруг Света 1970 № 11 (2362) - [31]

Профессор рассказывает мне:

«...Первую розовую чайку я подстрелил на острове Врангеля в 1938 году, в августе, летела одна — годовалая, не гнездящаяся, и Нансен видел таких. А вы можете их не найти весной-то... Вслед за Бутурлиным там же искал кто-то другой и не нашел. Каждый год в тундре все по-разному. Прилетят птицы, здесь им не понравится — они за сто километров в сторону, а вы же без крыльев... А фотографии ее действительно нет. Книга Воробьева? В цвете? Слишком уж они там розовые — на рисунке. На самом деле цвет не такой яркий. Но заметный. Особенно на снегу. Глаз, конечно, самый сильный прибор, пленка может не передать — уж очень нежный оттенок... Вы будете в индигирской тундре? Там масса интересного… А если повезет на розовую чайку — пришлите мне фотографию, а я вам в обмен литографию, у меня есть еще оттиски».

Едем

В монографии К. Воробьева я вычитал, что в Якутске есть экземпляр розовой чайки. Захожу в филиал Академии наук.

Разговорился с Владимиром Ивановичем Перфильевым, оказавшимся участником экспедиции Воробьева, их база в тундре была в Бёрёлёхе... Оператор, в особенности директор фильма веселеют, когда я заговариваю о птичке. Им все эти рассказы иногда кажутся моей фантазией.

Мы в Чокурдахе. Изумительная погода, температура выше 20°, а ведь Чокурдах севернее Полярного круга километров на пятьсот. Прохожий обронил: «Ну денек, такой присниться может». На душе скребут кошки — птички давно прилетели, вьют гнездышки, скоро уж птенчики появятся, а мы загораем в гостинице. Местные жители говорят о розовых чайках спокойно, как о чем-то обыденном; есть, бывают, позапрошлый год, в самом начале июня, много их прилетало, дня три в Чокурдахе торчали. А плотники, что строят клуб и живут в домишке рядом, видели их недавно.

Целых пять дней мы убили в Чокурдахе. Не знали, как выбраться...

Есть в Чокурдахе почтовый катер «Бодист». В сугубо деловитом его названии (по имени вымершего аппарата связи), в бравой команде, состоящей из двух речных «волков», известных повсюду в низовьях Индигирки, в вольных его рейсах было нечто привлекательное. Мы подружились с капитаном «Бодиста» Григорием Федоровичем Жуковым. У него синие глаза, в которых всегда стоит безоблачное небо. Ума не приложу, как он помнит и различает бесконечные рукава и протоки однообразного индигирского устья.

Раз в год «Бодист» подымается вверх по левому притоку Индигирки, реке Бёрёлёх (русское имя Елонь), к селению, к тому самому, флинтовскому. Река немыслимо петляет по тундре, шестьсот километров до Бёрёлёха идем три дня. На севере лето и зима рядом. К исходу первого дня погода сломалась. Ветер, дождь, снег, туман. Сделалось холодно. Заблудились в протоках. Сели на мель. Повезло — случайный катерок снял с мели. Вернулись к рыбалке (так зовут тут стоянку рыбака) Долгоннах. Федорыч сходил на моторке за тридцать километров. Нашел выход. Двинулись дальше. Ну и места! Пройти можно, пока не спала вода. А пока не спала вода — протоки слиты с протоками, с озерами, река вьет и вьет узлы — знай распутывай. А если еще туман. Часами не вылезаю из рубки. Федорыч охотно говорит, когда за штурвалом. Спрашиваю его о розовой чайке. Федорыч улыбается, улыбается тепло, как и все, с кем я завожу речь о своей птичке, и улыбка согревает меня. «Видал, — говорит Федорыч. — Грешным делом, даже думал чучело набить, как на родину, в Орехово-Зуево, ездил...»

На третий день прояснилось. На плоской бесцветной земле проступили краски — неброские, мягкие краски севера. Стало далеко видно. Коля вытащил камеру и снял первый кадр, правый берег с маячащим вдали чумом. Катер остановился, с борта спрыгнул мальчуган, ему кинули лом, он воткнул его в податливую землю и намотал конец. Спустили трап.

Местность носила странное для русского уха название Океан-Сен. Побрели к чуму. Резиновые кочки оседали под резиновыми сапогами. Около чума в разнообразных позах пребывали собаки, прикрученные цепями к бревну. Не ездовые лайки, а разнокалиберные дворняги. Один пес выглядел забавно. Он походил на льва, каким его изображали в древности на русских иконах. Сей полулев-полусобака линял, и шерсть клочьями торчала во все стороны. Собаки, как и все собаки на севере, смотрели голодными глазами. Из чума — нескольких скрещенных жердей, обтянутых парусиной, — шел дым. Людей не было...

Возвращаемся к катеру, врезанному в безбрежную равнину четко и нездешне. Федорыч гудит, грозя отчалить. В низкорослом кустарнике, на полянке я поднял бинокль и увидел фантастическое зрелище. Небольшая группа танцоров показывала пантомиму. Каждый из десятка артистов выступал в своем костюме, не похожем на другие по раскраске, хотя в покрое одежд сказывался единый замысел. Пышные жабо из пестрых перьев торчали вызывающе, окружая головки с длинными клювиками. Тонкие ноги переставлялись, как ходули... Мы подошли вплотную. В полнейшем безмолвии, как заведенные, птицы нагибались, кружили, перебегали, останавливались, наступали друг на друга, отскакивали, приседали, делали неожиданные выпады и наносили удары клювом. Разноцветные, В крапинках, перья кружили в воздухе. Это были турухтаны.