Вокруг Света 1970 № 11 (2362) - [17]

Аман принес сухих веток, и черный, закопченный кувшин тут же обняло пламя. Анна неторопливо обкладывал его мелкими сухими прутьями и несколько веток отбросил в сторону.

— Борджак?

Он молча кивнул.

— А ведь пошла вода! — рука его вместе с возгласом замерла.— Отлично вода пошла... Ты не представляешь, как мы были рады! Даже не то совсем... — Анна поморщился. — Мы, знаешь, помнили про деньги, но забыли о них, понимаешь?! Мы поверили в воду. А потом я понял все... Не знаю, как не понимал раньше. Ведь просто! Я скажу — и ты поймешь... Я ездил на эту опреснительную чуть ли не каждую неделю. В общем, как была возможность, так и ездил. И увидел воду. Я попробовал ее...

Анна вынул кувшин из огня и снял пепел с воды.

— Конечно, это начало... Мы уже думаем, где поставить такие станции. Не надо будет гонять стада к колодцам. Просто бетонируем площадку, достаем стекла — их можно достать. И пускаем соленую воду под стекло — ее здесь сколько хочешь. А дальше все делает солнце... Конечно, это может сделать только наше солнце, здесь, в пустыне. С одного квадратного метра стекла пять литров воды. Пять литров пресной воды в день. Ты понимаешь?! Пей чай, ты плохо пьешь чай... Нельзя так пить в пустыне.

— А стекла, Анна? Обыкновенные стекла?

— Конечно. Ты спрашиваешь меня, как я спрашивал их, ученых. Только мне спрашивать надо было больше,— Анна улыбнулся.— Стыдно было, понимаешь... Я подстерегал их потом: как новый кто приедет на станцию, лаборант какой-нибудь, так начинаю и его мучить, — он тихо засмеялся.

Он говорил еще о древних египтянах... («Мне рассказывал об этом тоже один ученый со станции»,— сказал он.) Египтяне выкладывали из огромных камней пирамиды, и ночью камни собирали росу. Роса стекала в основание пирамиды, каплями скатываясь по остывшим бокам камней. Когда Анна говорил о них, казалось, он видел эти капли, как видели их те полуобнаженные люди, когда приходили с рассветом к пирамиде. Они, наверное, присев, долго смотрели, как стекают последние струйки прозрачной росы... Капли падали со звоном. Мне показалось, что Анна жалел тех людей...

Ученые из Ашхабадского физико-технического института пришли, в сущности, в ту же самую пустыню, какой она была века.

— Они сказали... — Анна повторил, что сказали они, слово в слово, как, наверное, повторял уже не раз. — Они сказали, что соленая вода, если пустить ее под стеклом, будет испаряться, оседать на стекле уже пресной и потом стекать по желобу... «Стекать туда, где ее никогда не было...» И воды будет много. Очень много!

— А стекла. Что стекла... — сказал он. — Туда верблюды заходят... Пришлось колючей проволокой огородить все. И то следить надо. Если верблюд хочет пить и чует воду — придет за десять километров. Шкуру в кровь порвет о проволоку, а все равно прорвется... Вода зовет.

Он пил чай и опять усмехнулся.

— Ты что, Анна?

— Да вспомнил... Кандидат рассказывал. Со станции тоже. Сидит он как-то, слышит: стекло звенит. Вышел, говорит, смотрю, стоит на станции старик чабан, палкой стекло ворошит в песке, а стекло уже разбито. Стоит, головой качает... Ты что, говорю, делаешь, отец? Зачем разбил? Не бил, говорит, я. Я потрогал... Тихо потрогал — не бьется. Простое стекло, а не бьется! Обман, говорит... Стукнул сильней — опять ничего. Изо всех сил стукнул... Не очень крепко делаешь, говорит.

Аман засмеялся восхищенно, а Анна не смеялся.

— Ну что? Поехали? — сказал.

Опять плескалась за нашими спинами вода. Садилось солнце. Опять мы выскакивали из кабины и ломали саксаул, и я облизывал потом на руках кровь. Когда недолго сидели в кабине, я думал о том, что мы везем всего тысячу восемьсот литров воды. Это только людям: пастухам и тем, что на станции. А станция уже дает три тысячи литров в день... Пить, конечно, лучше воду из Бахардена. Поэтому мы и везем ее.

Но уже темнело, и никто из нас троих не знал, доедем ли мы со своей водой сегодня или нам придется ночевать в песках. Хорошо еще, у нас есть заяц... Мы не пропадем. Молодец Аман! И хорошо, что Анна еще в Бахардене дал мне телогрейку... Без нее в Каракумах в апреле я замерз бы насмерть.

Ю. Лексин, наш спец. корр. Фото автора

День пятый

Двадцать пять лет назад, в один из первых послевоенных месяцев посланцы демократической молодежи мира собрались в Лондоне. Еще дымились поля недавних сражений, и страшные картины руин городов и сожженных деревень еще не стали воспоминаниями. Еще свежи были людские раны и людская боль о погибших...

Мир должен быть избавлен от войн, от кабалы угнетения и эксплуатации, единственно достойная человечества дорога — дорога независимости, прогресса и демократии. Эти принципы первая ассамблея демократической молодежи и положила в основу деятельности образованной в Лондоне Всемирной федерации демократической молодежи. С тех пор везде, где идет бой за демократию, независимость и суверенитет, за лучшее настоящее и будущее молодого поколения, развевается флаг ВФДМ. Вот лишь некоторые дела Всемирной федерации демократической молодежи. Выступления в поддержку молодежи, борющейся с колониальным игом в Анголе, Гвинее (Бисау), Мозамбике. Единый молодежный фронт в борьбе против апартеида ЮАР и Родезии, против фашистского режима в Греции. Солидарность с антивоенным и антирасистским движением молодежи США. Поддержка борьбы арабских народов и молодежи против израильской агрессии. Выступления протеста против репрессий, творимых над молодежью в Испании и странах Латинской Америки. Наконец, одна из ярких страниц деятельности ВФДМ — Всемирная кампания солидарности с Вьетнамом.