Вокруг Света 1970 № 07 (2358) - [30]

Дымы стояли над малыми и большими эстонскими островами, и над материковыми землями тоже расползалась и таяла сизая пелена. По-над всей Эстонией дымили праздничные костры. Веселые оранжевые светляки отмечали приход самых коротких летних ночей и той границы в календаре — июньской границы, за которой дни начинают медленно съеживаться, неизбежно следуя бегу времени, — через сияющие жаркие полдни к осеннему увяданию и сырым декабрьским стужам.

Но все это только должно было случиться — и осень, и слякотные томительные рассветы... А пока июньскими днями в зените над Сарема застывало яростное косматое солнце, и тени были коротки и прозрачны, как летние северные ночи.

Белые дороги

Каждое утро я просыпаюсь от пронзительных детских голосов.

«Мики-мики-мики-мики!» Словно звон колокольцев врывается в раскрытое окно старой уютной гостиницы.

Гостиница стоит в парке, на окраине Кингисеппа, рядом с замком. Ее крутая черепичная кровля прячется в кронах столетних лип. Прозрачная сиреневая тень листвы лежит на вишневой черепице пятнами акварели. Ветви заглядывают в мое окно и, когда случается ветер, сбрасывают два-три листа прямо на подушку.

«...Мики-мики-мики-мики!» Будто никелевые монетки сыплются на каменные плиты.

Я спускаюсь вниз по скрипучим ступеням винтовой лестницы и иду к морю. На берег можно попасть и напрямик, через двор Курессарского замка, но мне больше нравится кружной путь, вдоль замкового рва, тенистыми тропками.

Парк в этот ранний час еще пуст, и лишь стайка ребятишек перебегает от дерева к дереву. «Мики-мики-мики!» — приманивают малыши белок.

Пушистые комочки кубарем скатываются по стволам, замирают на ребячьих ладонях и плечах. Морщинистыми лапками зверьки вежливо теребят гостинцы. Кисточки их хвостов щекочут малышам пальцы и щеки, и счастливый визг отражается от каменных валов и стен замка...

На дамбе у здания яхт-клуба маячит одинокая фигура. Это Рэйно. Спутать его нельзя ни с кем — ни у кого нет такой огненной шевелюры. Он стоит в плавках на валунном откосе, и рассветное солнце золотит его светлую кожу, яркими бликами лежит на мощных плечах.

— Рэйно! — кричу я и начинаю на ходу стаскивать рубашку. — Привет, Рэйно!

На мелкой воде покачиваются смоляные лодки, и я бегу мимо них как по венецианской улице навстречу другу и терпким запахам морского залива.

— Тэрэ! — говорит Рэйно. Лукавая широкоскулая физиономия лучится улыбкой. — Привет, соня! Пошли? — И, не дожидаясь меня, он падает в воду, лихими саженками взбивает пену.

Мне удается его нагнать лишь на середине залива. Мы переворачиваемся на спины и блаженно парим в теплой тишине. Изредка сверху пикируют чайки. Ленивая зыбь неслышно поднимает и опускает нас, и кажется, что это не мы, а весь берег — дальние купы парковых лип, каменная громада замка и здание яхт-клуба медленно кланяются волне, плывут по яркой воде залива.

— Рэйно, гляди-ка! Остров всплывает...

Он нехотя открывает один глаз, и я вижу, как на его белесых ресницах блестят капли влаги.

— Вот чудак! — говорит Рэйно и опять откидывается назад, как в гамаке. — Удивил! Он и впрямь плавает. Оттого и камни все у нас пересчитаны и пронумерованы...

— Какие камни?

— Какие, какие... — бормочет Рэйно и теперь уже открывает оба глаза. Я знаю, что сейчас услышу очередную из небылиц, которые он ловко вытягивает из памяти или, скорее, просто выдумывает с ходу.

Но тут на нас обрушивается целая свора галдящих чаек. Самые нахальные норовят ударить в лицо клювом и крыльями. Им не нравится, что мы оказались поблизости от их колоний. Чайки продолжают преследование и на берегу и отстают лишь тогда, когда мы оставляем позади открытую дамбу и входим в парк.

Во дворе замка доцветает сирень. У древнего колодца с островерхой деревянной крышей поскрипывает рассохшееся колесо-ворот. Напротив колодца в тени кустов стоит щит со схемой островных дорог и туристских достопримечательностей Сарема и соседнего островка Муху.

— Ну, куда сегодня? — спрашивает Рэйно. Он мог бы и не глядеть на схему, потому что наизусть знает свою родную маленькую землю, окруженную морем. Но мне знакома эта страсть любителей пеших — особенно пеших! — странствий: со сладким томлением рассматривать карты.

— Ну, куда сегодня? — повторяет он.

— Так что это за камни, которые ты считал и нумеровал?

— Почему я? — удивляется Рэйно. — Просто наш остров на плаву, как, скажем, баркас или шхуна. А камни — балласт. Сдвинул один — весь Сарема скособочится, а то, глядишь, и перевернется к чертовой бабушке. Оттого каждому голышу свое место отведено и свой номер... Пошли, что ли?

Дороги на щите одного цвета и одной ширины. На самом деле по острову разбегаются дороги черные и белые. Черные — асфальтовые магистрали, широкие и прямые, раскаленные и окутанные резким запахом битума. Мы с Рэйно не любим придерживаться черных дорог. И выходим к ним лишь тогда, когда предстоит воспользоваться автобусом или попутным грузовиком. Черные дороги скучны и, как правило, перерезают голые каменистые пространства.

Другое дело — дороги белые. Мягкие проселки покрыты теплой известковой пылью. По ним хорошо брести босиком, как, в детстве, загребая ногами и рассматривая чужие следы. Не раз мы видели, как через проселок перелетали суматошные зайцы, и пыль вспыхивала под ударами их ног клубами бесшумных выстрелов. А однажды к нам в проводники попал еж.