Вокруг Света 1970 № 06 (2357) - [8]

Л. Минц

Небо планериста

Мы стартовали почти крыло в крыло и почти весь маршрут треугольника пролетели вместе. Я говорю «почти», потому что перед самым финишем Ефименко все же ухитрился вырваться вперед. Я устремился за ним в погоню, но было поздно. Когда мой планер со свистом пересек линию финиша, Ефименко уже был на земле.

— Судя по времени, у тебя первое место, — сказал я, — да и я...

— Обожди радоваться, — перебил он. — Медников еще в воздухе.

Калужский планерист Александр Медников перед самыми соревнованиями установил мировой рекорд скорости полета именно по этому стокилометровому треугольному маршруту. Сегодня он стартовал позже нас на полчаса.

Мы напряженно всматриваемся в голубое небо, усеянное пышными кучевыми облаками, считаем минуты и ждем.

Тоненький силуэт планера сверкнул крыльями на солнце и круто устремился с высоты к полю аэродрома. Я посмотрел на часы и ахнул: Медников улучшал не только результат Ефименко, но и свой мировой рекорд!

— Вот это да! — воскликнул Ефименко, но тут же его глаза стали настороженными. — Что он делает?

Медников, приближаясь, все больше и больше отжимал от себя ручку, разгоняя планер. Опытный глаз Ефименко заметил, что Медников увлекся, значительно превысив допустимую скорость. До финиша оставалось совсем немного. И вдруг... планер, влетев в тень под облаком, вздыбился, как норовистый конь, задрал нос, и даже с земли было видно, как прогнулись его крылья. Еще мгновение — он, разваливаясь, круто перевалился на нос. Тут же от кабины отвалился целлулоидный колпак. Вслед за колпаком отделилась маленькая фигурка пилота и полетела вниз, обгоняя обломки планера.

— Открывай! Открывай! — не выдержал кто-то на аэродроме.

Фигурка приближалась к земле с каждой секундой. Наконец вспыхнуло шелковое облачко парашюта. Все облегченно вздохнули. Медников повис на стропах. В стороне от него промчались и рухнули в лес обломки планера. Вскоре за деревьями исчез и пилот.

— Перегрузка! — коротко резюмировал происшедшее Ефименко.

— Откуда она взялась? — спросил я недоумевая.

— Он врезался на критической скорости в сильный восходящий поток, планер не выдержал, начал разрушаться...

По неопытности своей я только подивился, что потоки могут так легко разделаться с красивой и прочной машиной.

Когда на аэродром привезли целого и невредимого Медникова, благополучно спустившегося на лесную поляну, он с сожалением развел руками:

— Ничего не понимаю!.. Вдруг затрясло планер, как телегу на ухабах, и крылья тут же не выдержали, начали ломаться...

— Надо было перед облаком убавить скорость, — посочувствовал Ефименко, — ведь там поток.

— А вот у птиц крылья никогда не ломаются... — заметил кто-то.

— Еще бы, у них крылья не жесткие, да еще на шарнирах...

— Ну, на шарнирах ты сам летай, а меня увольте...

— А разве возможно построить такой планер? — усомнился кто-то.

— Почему же нет! — возразил один из конструкторов. — Откровенно говоря, у нас уже над этой проблемой работают...

До войны в Ленинграде жил и рос мой сверстник, вихрастый парнишка Саша Маноцков, который тоже хотел быть летчиком. Полеты Чкалова, Громова, Гризодубовой, Осипенко, рекорды высоты Коккинаки убеждали его, как и многих из нас, что нет и не может быть профессии лучше и романтичнее летчика. Когда после окончания школы Саша Маноцков с родителями переехал в Петрозаводск, то первое, что он сделал, пошел в аэроклуб. В те времена поступить в аэроклуб было, пожалуй, не легче, чем сейчас на физико-математический факультет МГУ. И если экзамены были не так строги, то желающих было хоть отбавляй. Но Маноцков поступил и вскоре стал летать на маленьком самолете У-2, что означало «Учебный — вторая модель». Позже, в войну, его называли «кукурузник». Прост до гениальности, легок в управлении и всепрощающ к самым невероятным курсантским ошибкам в технике пилотирования.

Но чем дольше летал Александр, тем больше чувствовал, что его влечет не только сам полет, но и более «прозаическая» сторона авиации — техника. «Курсачи» не очень-то любили после полетов возиться возле забрызганного маслом мотора. А Сашу хлебом не корми, только дай покопаться в этом стосильном сердце самолета, с ребристыми цилиндрами и хитромудрой начинкой, спрятанной под алюминиевой рубашкой картера.

Старый, опытный техник самолета, именуемый курсантами для краткости «технарь», знал, что нет у него лучшего помощника, чем Саша. Дотошный, не уйдет, пока не будет законтрен последний шплинт и не вытерта начисто с крыла последняя капелька масла.

— Тебе бы, Саша, инженером, — советовал технарь, вытирая о ветошь потемневшие от масла и бензина ладони, — руки у тебя золотые... Но разве ты пойдешь? Нынче все в Чкаловы норовят...

— А почему бы и не пойти! — неожиданно сказал Саша. — Инженеры авиации тоже нужны.

— Так в чем же дело? — подзадорил техник. — Десятилетку закончил — прямая дорога в институт.

— Дорога-то прямая, — усомнился Саша, — но не лучше ли начать с азов? Как вы думаете?

— Оно-то верно, — согласился техник.

Однако на физмат Саша поступил. Пытался поступить в авиационное училище, но опоздал и тогда пошел на авиазавод, продолжая учиться в университете вечером.