Вокруг Света 1970 № 06 (2357) - [42]

Пешая тропа от Горицы до Охрида близ самого озера. Крепчает юго-западный ветер, и обычный день близится к концу.

Справа от меня ровное заболоченное пространство, на котором участки, возделанные под бахчи, чередуются с болотами, заросшими густой осокой. У одной бахчи, где желтеют из-под листьев спелые дыни, стоит под соломенным верхом шалаш на четырех колышках. Перед ним старик сторож, одинокий и удрученный, печет на углях два больших перцовых стручка. Рядом с ним хлеб и соль.

А слева — огромный простор неспокойного озера, в бурном ритме доплескивающего до самой тропы невысокие, но резкие и размашистые мутно-белые волны. Одна из них выбросила на берег сломанный цветок. У ног моих лежал бледно-алый георгин, растрепанный и истерзанный, как утопленник.

Я стою меж стариком и раскинувшейся бахчой, с одной стороны, и цветком и озером — с другой. Еще мгновенье — и под шум волн в предвечерней тишине трогаюсь дальше утоптанной тропой среди двух различных и неразрывно связанных пределов. Я подниму голову — предо мною древний Охрид, как огромное, прислоненное к южному небу полотно, полное сокровенного значения, которое с каждым шагом становится мне все ближе и понятней.

Иво Андрич, югославский писатель

Перевел с сербскохорватского Е. Михайлов

Похлебка по-увейски

Остров Увеа, выглядывающий из океана в двух тысячах миль к востоку от Австралии, создан природой по типовому проекту большинства коралловых атоллов Южных морей: тихая лагуна, отделенная рифами от шумного дыхания океана, долгий песчаный берег, дрожащие на ветру хохолки пальм. Приметы современной цивилизации здесь символизируют два жандарма, по очереди спящие в «дежурном помещении» (та же хижина, только с французским флагом над входом), дощатая почта с растрескавшейся пустой чернильницей да прохладная церковь, куда забредают после полудня ошалевшие от жары белые островитяне. Здесь, в церкви, превратившейся в своего рода клуб, парижский кинооператор Марсель Изи-Шварт, приехавший на Увеа снимать фильм о коралловом рифе, и услыхал о местных ныряльщиках-змееловах.

— Эти полинезийцы откусывают им голову. Раз — и нету, — отдуваясь, сказал ему местный доктор.

— Позвольте, как это — раз? — заволновался француз. — Ведь это морские змеи, самые ядовитые. Ядовитей, чем кобра!

— Все правильно, — подтвердил доктор. — Только яда они выделяют при укусе так мало, что смертельных случаев почти не бывает. Да и вообще эти змеи без крайней надобности не кусают.

— Даже когда им начинают откусывать голову?

— Э-э, это надо видеть, — махнул рукой нечувствительный к сенсациям доктор.

А ведь это была самая настоящая сенсация, не сомневался Изи-Шварт. Кадры с морскими змееловами стали бы украшением его картины. Ему уже доводилось снимать филиппинцев — охотников за осьминогами. Те тоже, выхватив небольшого спрута из-под камней, кусали его между глаз, чтобы тот, лишившись «вакуума», не смог присасываться щупальцами к телу. Но то были в общем-то нестрашные осьминоги. А здесь речь шла о змеях. Причем не о безобидных черно-белых змейках, которых полным-полно повсюду в Океании. То были толстые, в полтора метра длиной рептилии, серовато-стального отлива.

— Неужели так-таки зубами?

— Именно. Здесь, на Увеа, есть трое самых выдающихся «змееедов» — Бонго, Батист и Каноноэль. Виртуозы. Их стоит посмотреть в деле...

На следующий день один из виртуозов — коричневый гигант Каноноэль — согласился стать киногероем уникального фильма Изи-Шварта. Особенно долго его упрашивать «половить змей в воде» не пришлось. Он только взял свое снаряжение — японские ласты, маску и... алюминиевую кастрюлю (назначение последней выявилось позже). Француз приготовил свою камеру для подводных съемок, и оба, отплыв в лодке от берега, погрузились в океан, который солнце успело нагреть к тому времени до теплоты бульона.

В складках коралла лениво извивалось с десяток змей. Без лишних церемоний ныряльщик ухватил одну из них за хвост, и, стремительно работая ногами, пошел к поверхности. Руками в это время он делал «мельницу», не давая змее изогнуться и укусить. Вырвавшись на поверхность, он как бичом хлопнул рептилией по воде, на секунду оглушив ее.

Тут-то все и произошло: сверкнув белоснежными зубами, Каноноэль — цап! — отхватил змее голову, и та обвисла у него в руке, словно обрывок веревки. Как видите, ничего сложного.

С берега их окликнул Бонго, в несколько взмахов он присоединился к съемочной группе. К сожалению, поднялся ветер и начал швырять брызги в аппарат, так что надводные кадры у Изи-Шварта вышли расплывчатыми. Очень жаль. Не то было бы видно, как слаженно работают Бонго с Каноноэлем. Шлеп! Шлеп! — раздавалось над водой. Вскоре в лодке скопилась уже добрая вязанка обезглавленных змей. Внезапно над водой показалась голова Каноноэля, который спокойно изрек:

— Укусила.

Француз от волнения чуть не выронил камеру. Боже! Что делать? Но Каноноэль вел себя со стоическим спокойствием. Крепко перехватив руку повыше укуса, он сидел в лодке, ожидая, покуда не заберется Бонго. Тот выбрал одну из валявшихся змей и изо всех сил стал хлестать Каноноэля по укушенной руке выше крохотной ранки. Похлестав так минут пять, он прекратил курс лечения.