Вокруг Света 1970 № 06 (2357) - [28]

Большинство улиц, тянущихся от моря, представляют собою лестницы. Выше, выше — всего более четырехсот ступенек. Прямых улиц нет вовсе, все под острыми углами переходят одна в другую, извиваются, образуют зигзаги, заводят в тупики. Без ступенек вверх подниматься нелегко, ноги скользят по гладким, сточенным подошвами камням.

Неуловима Касьба, она как бы играет с тобой в прятки. За каждым поворотом вновь и вновь те же дома; лабиринт. Но приглядитесь. Вот на самом верху стены застыли странной формы выступы, подпертые снизу деревянными консолями, вот барельеф с рукой Фатьмы, призванной уберечь живущих в доме от козней дьявола, а вот тяжелая подкова над низкой дверью, обитой деревянными гвоздями с широкими головками. (Мы бы подумали: на счастье, но вполне возможно, подкова иллюстрирует древнее арабское изречение: «Если под этой крышей ты скажешь что-нибудь необдуманное, то твой мул копытом раздробит тебе челюсть».)

Вот фонтаны. И самый знаменитый из них — фонтан Н"Фиссы, о яркими росписями персидского фаянса. Впрочем, фонтанами в нашем понимании их назвать трудно. В Касьбе нет воды в домах, как и не было до последнего времени канализации. Поэтому из фонтанов берут воду для хозяйства. Где-то я видела такую форму фонтана, с такой же плоской задней стенкой... Вспомнила! Это же наш знаменитый Бахчисарайский фонтан! Только здесь нет каскада для «слез», а вода идет живо, весело, словно радуясь красочным узорам.

Чем знаменита Н"Фисса? О, это очень трогательная легенда. А может, и не легенда. Были у алжирского дея Гассана две дочери — Н"Фисса и Фатьма. Оберегая дочерей от посторонних взглядов, дей держал их в полном заточении. Даже в гости девушек возили в закрытой карете в сопровождении янычар. В доме дея (том самом, где сейчас Музей народного искусства) окна очень маленькие, но через них девушки однажды увидели белокурого юношу, проходившего мимо. Юноша не сказал ни слова, но потом прошел еще один раз, и еще... С тех пор сестры ждали его каждый день и каждый час. Но он больше не появился. И тогда они покончили с собой, сначала Н"Фисса, за ней Фатьма...

Когда это было? Вчера? Все как будто по-прежнему в этом странном, таинственном городе, показывающем чужим только глухие стены. Его описывали множество раз, каждый по-своему, чтобы прийти в результате к единому мнению: Касьба — постоянная, вековая, неповторимая — воспринимается всякий раз в зависимости от настроения человека. Один рисовал ее мрачным очагом убийств и преступлений, другому ее крикливое оживление, гомон, ярмарочный дух представлялись радостной и даже торжественной экзотикой. Альфонс Доде пугал читателей: «Настоящий разбойничий притон этот верхний город: узкие темные переулки карабкаются между двумя рядами таинственных домов, крыши которых сходятся, образуя туннель, низкие двери, немые, печальные окна с решетками... Направо и налево кучи темных лавчонок, где свирепые турки с разбойничьими лицами, сверкая зубами и белками глаз, курят длинные трубки и тихо шепчутся между собой, как будто замышляя что-то недоброе». Правда, эти страсти-мордасти, быть может, понадобились Доде для придания необходимого «антуража» повествованию.

А вот Мопассан любил ее лестницы, переулки, любил ее людей. Но как бы то ни было, иностранцев последние сто лет непременно предупреждали, что заходить в Касьбу опасно.

Я очень любила приходить сюда одна, без провожатых, особенно вечером. Ребята играют, догоняя друг друга. В ущелье переулка застыл вратарь, готовый взять мяч. Девочки бегут за водой к водоемам с пластмассовыми ведерками всех цветов. Кипит на улице торговля, товар не умещается в маленьких лавчонках; мясники разделывают бараньи туши; кустари и ремесленники тоже вылезли навстречу прохладе из своих душных мастерских, и тут можно смотреть на процесс производства во всех нюансах — как ткут ковры, лудят медные изделия, инкрустируют деревянные столики. И кофе пьют тут же на улице, тот самый кофе, который еще в далеком прошлом называли «черным как ночь, горячим как ад и сладким как любовь». А вот парикмахер поставил посреди переулка свое кресло и, сыпя прибаутками, щелкает ножницами. Правда, пройти по переулку в результате невозможно, но это уже «детали».

А стены, кстати, вовсе не глухи. Они умеют очень чутко слушать. И говорить. На многих, будто свежие, сохранились надписи: «Да здравствует наша родина!», «Да здравствует свобода!» Касьба во время долгой трудной борьбы за независимость была главным оплотом патриотов столицы. Не раз сюда в поисках оружия или «подозрительных» врывались французские парашютисты. Но пока их башмаки грохотали по каменным ступеням, улицы безлюдели, а обыски ничего не давали, слишком много здесь укромных уголков, переходов с крыши на крышу, тайников, известных одним только старожилам Касьбы... Но война есть война. До сих пор грудой развалин лежит взорванный оасовцами дом, где скрывались алжирские патриоты. А старым улочкам, носившим зловещие названия «улица Дьявола» или «улица Тигра», присвоены ныне имена погибших героев.

Однако что же скрывается за стенами домов Касьбы, четырехугольных кубиков без окон, с плоской крышей? Я попыталась робко заглянуть внутрь, не желая показаться назойливой. Но одной из особенностей мавританской архитектуры является то, что вся внутренняя жизнь спрятана от пешеходов изломом передней, так называемой скифи. Иногда здесь стоят даже скамейки — для приема тех, кто пришел по недолгому делу. В лучшем случае над дверью небольшая форточка, закрытая решеткой, то, что раньше служило «глазком». И действительно, меня тут же увидел мальчик лет двенадцати, появившийся в дверях. Он улыбнулся: «Мадам хочет зайти в дом?» Перед таким радушием нельзя устоять.