Вокруг Света 1970 № 04 (2355) - [37]

Дядяяким наставлял шило здоровой рукой, а потом ловко вгонял его ударом беспалой ладошки по ручке. Он подшивал хомут леснической лошади. Я расположился напротив за дощатым столом и, как всегда после неудачной охоты, чистил ружье. Такая была привычка.

Он все вскидывал и вскидывал глаз, наблюдая, как я колдую над хитрым бельгийским затвором. Потом сказал:

— Я когда-то ловок был разбирать. Сейчас, поди, ППШ разобрать не сумею.

Я посмотрел на него. Он сидел на пороге и орудовал над хомутом с непостижимой точностью движений, какая часто встречается у калек и еще у бывалых людей. И неожиданно пришло наитие: я понял, кого он мне напоминал все эти дни. Я же десятки раз встречал его в тундрах Чукотки, в Якутии, в колымской тайге и на горных тропах Тянь-Шаньских хребтов, во всех местах, где бывал. В этих людях с полувековым «стажем» таился огромный запас жизненной силы. И еще была уверенность, что происходила, наверное, от четкого знания итогов прошедшего дня и знания планов на будущее.

Опыт давно научил меня, что на этих людей можно полагаться не меньше, а больше, чем на себя. По крайней мере, до тех пор, пока ты не обрел их свойства души или хотя бы способность улыбаться так, как они.

— Ну, положим, ППШ я разберу, — сам себе сказал Дядяяким. — Если голова забыла, так руки помнят. Разберем, если будет надо. А как же иначе?

— Никак, — ответил я. — Никак быть иначе не может.

И мы улыбнулись друг другу и каждый себе, потому что эти слова стали у нас чем-то вроде пароля.

И долго же, черт возьми, долгое время потом я не мог избавиться от видения этой улыбки, как и от мыслей о том: через какие испытания надо пройти, чтобы понять относительную ценность и сущность вещей, чтобы так в улыбке дарить себя людям.

Новый металл Ланц-Хида

4 апреля —25 лет со дня освобождения Венгрии от фашистских захватчиков

Человека тянет в те места, где он сражался, где пролилась кровь товарищей, остались их могилы...

Четверть века назад я попал в Будапешт с Советской Армией, принесшей венгерскому народу освобождение. С тех времен остались у меня потрепанные блокноты, где карандашные строчки, полустертые, кривые, наползают одна на другую, где многого я теперь не могу разобрать: торопился, записывал сокращенно.

Но стоит открыть старый блокнот, и прежние картины предстают передо мной, как в те дни, когда я впервые увидел Будапешт, и гору Геллерт, и взорванные мосты.

И вот четверть века спустя я вновь в Будапеште, брожу по изменившимся, но знакомым мне улицам, пытаюсь найти по старым адресам знакомых. Так я вышел к набережной Дуная.

Река рассекает Будапешт надвое. На высоком западном берегу — древний крепостной район Буда, а на восточном, низменном,—более молодой Пешт. Когда наши войска в феврале 1945 года, завершив окружение будапештской группировки гитлеровцев, уходили дальше на запад, в Пеште уже налаживалась мирная жизнь, а в Буде все еще продолжались упорные бои.

Фашисты засели в старой крепости за каменными стенами, в глубоких подземельях Королевского замка, в пещерных ходах под горами и холмами Буды и сопротивлялись с ожесточенностью смертников. Сражение затянулось еще и потому, что мы щадили город.

В те дни начальник германского генерального штаба Гудериан заверил Гитлера, что освободит окруженный фашистский гарнизон Будапешта или ляжет костьми под его стенами. Он собрал сотни танков в бронированные «кулаки» и от озера Балатон стал пробиваться к Будапешту.

Тут я хочу процитировать одну из записей в старом блокноте:

«Это случилось возле маленькой железнодорожной станции между Балатоном и озером Веленце. Двадцать восемь советских воинов оказались отрезанными от своей части. Им удалось выбить гитлеровцев из двухэтажного каменного дома, и пять дней и пять ночей они сражались с превосходящими силами противника. Враги выпустили по дому более ста снарядов. Они обстреливали дом из танков, бронетранспортеров и пулеметов. Через рупор они кричали: «Ваше положение безнадежно, прекратите сопротивление!» В ответ в окне второго этажа дома появлялся красный флаг.

То днем, то в сумерках, то ночью при свете пожара — всего сорок раз! — гитлеровцы бросались в яростные атаки. Несколько раз они даже проникали в самый дом. Гвардейцы стойко держались.

На шестые сутки подошли наши. В темную ночь гвардейцы, неся на плащ-палатках раненых товарищей, вылезли из дома через проломы в стенах и ползком, обойдя немецкие танки, вышли к своим».

В блокнот вложена поблекшая страница красноармейской газеты «Красное знамя». Она сохранила имена некоторых героев. Это старший сержант Стариков, старшина Николай Онопа, старший сержант Филипп Столбов, пулеметчик Иван Авдеев, рядовые В. Сорока, Гаврил Шикалов, Иван Чимирис, Бутковский, Снорик, Горбачев, Максим Могилевич, Тихон Лебеденко, Владимир Раскопанский, Николай Евстратов.

Память не спеша перебирает эпизоды и картины тех дней. А перед глазами — искрящийся огнями, сверкающий зеркальными стеклами витрин, шумный, улыбающийся, живой Будапешт дней сегодняшних, прекрасный город, один из красивейших в Европе. Семь чудесных, заново воссозданных мостов перекинуты над Дунаем. А выше, над всем городом, на горе Геллерт вознесся памятник Победы в честь советских воинов.