Вокруг Света 1970 № 02 (2353) - [13]

И совсем уж загадочными инкрустациями в «Слове» кажутся нам сегодня названия, принадлежащие к разряду архаической топонимики, названия, которым ничто не соответствует больше на земле. Где она ныне, быстрая и каменистая Каяла? Где горемычная Немига? Где поселения русские — Римов, Плесеньск, Дудутки? Где земля Трояня и где легендарная Трояня тропа?..

Эти поневоле таинственные имена привлекли внимание уже первых исследователей «Слова». Вовсе не праздные вопросы возникали в связи с ними, и особенно при попытке воспроизвести на современных картах точный маршрут Игорева похода. Все ученые сходились в одном: из Путивля Игорь движется на юго-восток, к верховьям Северного Донца. Преодолев реку, дружины сворачивают почти на юг, к месту слияния Донца с Осколом. А дальше? «Слово» говорит нам о битве «на реке Каяле, у Дона Великого». В двух летописных повестях о походе Игоря упоминаются при описании сражений еще реки Сальница и Суюрлий. Но вот незадача: в бассейне большого Дона не существует ныне рек с такими названиями.

Много выдвигалось вариантов, предположений. Наиболее близкой к истине представляется схема, построенная на учете средней величины суточных переходов войска и... на доверии к «мысленной карте» древнерусского воина. Вспомним — дважды звучит в «Слове» прощальное «О Русская земля! уже ты за холмом!».

Это двойное упоминание легко можно отнести к чисто литературным приемам. Но можно увидеть здесь и вполне конкретный путевой знак, «зарубку» на память. По мнению некоторых исследователей, автор «Слова» говорит о порубежном холме, хорошо известном всем воинам и летописцам, — об Изюмском холме, и ныне возвышающемся у слияния Северного Донца с Осколом. Миновав Изюмский холм, дружины спустились к слиянию двух других речек — Тора и Сухого Торца. Тут и была одержана — и довольно легко — победа над передовыми отрядами степняков. А немного севернее, у реки Макотихи (Каяла?), отрезанные от пресной воды, прижатые к соляным озерам, русские задохнулись от жары и пыли...

Обычно между дружинами, ушедшими летовать в половецкую степь, и между оставшимися в тылу княжествами связи не обрывались. Русь то и дело через гонцов, через сторожей-разведчиков и торговых людей получала сведения о своих воинах.

А тут нависла над городами тяжелая тишина предгрозья. И о том, что с Игоревой ратью случилось несчастье, узнали не от своих, а от половцев, шишаки которых вдруг замелькали у частоколов Переяславля и Путивля. Значит, за тылы кочевники спокойны. Значит — беда!..

Ярославна плачет по мужу на городском забрале, плачет до того, как половцы сожгли путивльский острог. Она плачет тогда, когда еще ничего не известно точно. Но это плач предчувствия, и — увы! — безошибочного.

Для того чтобы прочувствовать хоть немного ее состояние, нужно увидеть, как жестоко контрастирует с горем женщины природа, погруженная в сладкий дурман цветения. Сверкая росой под первыми лучами солнца, лежит внизу половина земли. Сады и кустарники в клочьях теплого тумана, бугры и отдаленные урочища — все оцепенело, оглушенное за ночь безумным соловьиным щекотом.

Ярославне, с ее языческим трепетом перед силами природы, земля открывается с путивльской кручи как вместилище необузданных, своенравных стихий — ветра, воды, солнечного огня. И она поочередно обращается с мольбой к каждой из этих стихий.

«Ярославна рано плачет в Путивле на забрале...» Но о каком Путивле идет речь в «Слове»? Казалось бы, все просто: это тот самый город, что известен нам и сегодня. Но почему тогда древние летописцы нигде не упоминают, что он стоит на Сейме? И зачем Ярославна сопровождала мужа к югу, к городу, где ее пребывание становилось бы более опасным, а не осталась дома, в Новгороде-Северском?

В науке о «Слове» возникло даже допущение: был другой Путивль — хорошо укрепленное княжье село под Новгородом-Северским, а ныне его пригород — Путивск. Не там ли тосковала Ярославна, не оттуда ли хотела полететь «зегзицею по Дунаеви»?

Но вспомним еще раз: «Кони ржут за Сулой — звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде — стоят стяги в Путивле». Богатырской этой перекличке нужен разбег, нужна эпическая дистанция. Ведь не простой звук служит тут мерой и не простая видимость. Автор «Слова», как и его герой, «мыслию поля мерит». Маленький Путивск, конечно же, не подходит для таких промеров. И потому он скромно остается в стороне от громадных прыжков гиперболической переклички.

«На Дунае Ярославнин голос слышится...» И здесь тоже гипербола, мысленное преодоление пространства. Простой голос от Сейма до Дуная не долетит. Казалось бы, все должно быть ясно и с этим образом. Но почему в тексте упоминается именно Дунай? Ведь помыслы Ярославны устремлены совсем в иную сторону, к горемычной Каяле.

Некоторые исследователи считали, что в данном контексте «Дунай» — символическое обозначение реки вообще, вовсе не имеющее отношения к конкретному Дунаю.

Но верно ли такое объяснение? Ярославна, как известно, дочь галицкого князя Ярослава, называемого в «Слове» Осмомыслом. Вот как говорит о нем автор: «Высоко сидишь ты на своем златокованном престоле, подпер горы Венгерские своими железными полками, заступив королю путь, затворив Дунаю ворота, меча тяжести через облака, суды рядя до Дуная».