Вокруг Света 1963 № 02 - [16]

Интересно, что и органическая жизнь в разных «этажах» Нувука различна. Наверху живут такие растения и животные, которые можно встретить в близлежащих пресных озерах и реках Аляски. А флора и фауна нижнего «этажа» типична для соленых вод Северного Ледовитого океана.

Раймонд Фьяссон. Навстречу неведомому

Из книги «Индейцы и мухи»

В льяносах Венесуэлы лошади умирали от болезни, которая вызывала паралич задних ног; скотоводы называли эту болезнь «дерренгадера» или «песте боба». Житель степи — льянеро — без коня все равно что косец со сломанной косой. Без коня льянеро не может отбирать, кастрировать, клеймить и перегонять к далеким бойням скот, дичающий день ото дня. Коровы и молодняк собираются в плотные стада под предводительством старых быков и уходят в глубь лесов. Избегая всякого соприкосновения с людьми, эти стада быстро растут, превращаясь в неисчислимые орды огромных полудиких животных каштаново-коричневой масти. Справиться с ними без лошадей невозможно. Поэтому дерренгадера нависла смертельной угрозой над льяносами.

Тогда-то правительство Венесуэлы обратилось за помощью к французскому ученому. Представьте себе специалиста-паразитолога, оказавшегося в таком чуждом и неожиданном окружении, как льяносы. Его охватывает гнетущее чувство страха, что он не справится со своей работой, объем которой сознание невольно связывает с безмерностью раскинувшихся вокруг просторов.

Поэтому, когда я, покинув северные районы Венесуэлы, пересек реку Апуре и увидел бескрайнюю равнину льяносов, первым моим побуждением было немедленно от всего отказаться! Передо мной лежал совершенно неведомый пейзаж, бесконечный, безбрежный; равнина была пуста, ее продолжение угадывалось далеко за выпуклой чертой горизонта. Ничто человеческое не могло ее объять или измерить: здесь все было беспредельным. Я был подавлен этой необъятностью.

Уже вечерело, когда мы переправились через реку. Проводник предложил заночевать на ферме английской компании, где когда-то работал.

Мы застряли в первом же болоте. Несколько досок, уложенных под колеса нашего новенького грузовика, образовали жиденький настил, по которому мы выбрались из грязи, потеряв немало времени. Когда я снова примостился на канистре с бензином рядом с женой, уже начало смеркаться. Мы ехали в ночь, а за спиной, на западе, красноватое солнце погружалось в море трав.

В наступающей темноте я пытался мысленно охватить свои новые владения — плоскую равнину, занимающую 75 тысяч квадратных километров, на которых паслось около 50 тысяч коней и стада коров и быков числом от 700 до 800 тысяч голов. Людей здесь жило не более 70 тысяч, и почти все — по берегам рек.

Наш красный грузовик катился по траве, не оставляя следов и не поднимая пыли. В кузове, в ящиках с заботливо наклеенными ярлыками, была моя передвижная лаборатория. За металлической сеткой суетились белые крысы. Оставалось только выбрать какое-нибудь временное пристанище для нас с женой, приборов, оборудования и приступить к работе.

На ферме мы прогостили два дня. Здесь я впервые увидел под микроскопом, как трепещут, сокращаются и извиваются, словно змеи, трипаносомы в крови лошади, обреченной на смерть от прогрессирующего паралича. А пока эта лошадь, молодая, недавно объезженная алезанка, все еще была прекрасна и с виду полна сил! Кожа ее трепетала от прикосновения человеческой руки. Пришлось даже завязать ей глаза, чтобы я смог подойти и взять пробу крови из кончика уха. Но вся эта пугливость и чуткость были уже одной видимостью: когда лошадь отпустили, она побежала в степь, с трудом переставляя задние ноги; круп ее странно раскачивался из стороны в сторону — координации движений уже не существовало. Эта гордая алезанка напоминала танцовщицу, причудливую и жуткую, потому что неизбежным финалом танца была смерть.

Через несколько дней лошадь попробует встать — и не сможет: круп и задние ноги откажутся повиноваться ее воле. Если милосердные всадники помогут ей подняться, она еще сумеет, раскачиваясь на каждом шагу, добрести до воды, куда влечет ее инстинкт.

В этом сухом и жарком климате судьба лошади вдали от реки поистине ужасна: обжигаемая горячим северо-восточным ветром, изнуренная лихорадкой, лошадь ищет хоть каплю росы, но ее пересохшие губы встречают только растрескавшуюся землю и режущие стебли сухой травы. И тогда, вытянув голову, она начинает водить мордой по земле, стирая кожу и мускулы до самой кости.

Два врага ускоряют гибель и умножают страдания больного коня. Первыми появляются мухи. В сухой сезон они вместе с клещами властвуют над степью, сменив комаров зимнего, дождливого сезона. Вся степь пропахла падалью, и синие мухи с жужжанием устремляются на ее приторный запах. Через три дня после смерти от животного остается лишь высохшая кожа с огромными дырами, сквозь которые виден чистенький скелет, еще скрепленный зароговевшими сухожилиями. Потому что на помощь личинкам мух сразу же приходят черные грифы, вечно кружащие над льяносами.

Достаточно одному из этих хищников с голой шеей заметить упавшее животное, — а зоркость у грифов необычайная! — как со всех сторон, словно по сигналу, слетаются десятки зловещих птиц. Жителям льяносов незачем зарывать павших животных: они и так недолго отравляют воздух.