Воины Солнца и Грома - [29]

— Ты прав, о владыка. Зачем мне твое царство, если сам я — сын царя росов? — сказал сармат, а про себя подумал: «Что твои драхмы перед тем сокровищем, которое я уведу у тебя из-под носа? Чтобы его оценить, нужно быть магом, а не царем».

* * *

В долине Панджшер, под сенью зеленой рощи, пировали охотники. Добыча в горах досталась знатная: десять козерогов, шесть архаров, пара винторогих козлов. А могучего снежного барса поразил мечом главный охотник — Куджула Кадфиз. Теперь он восседал, опершись спиной о дерево, и запивал шашлык кумысом из узорчатой мегарской чаши. Узкое, худощавое лицо с высоким лбом, чисто выбритое, как у грека, выглядело суровым, но не грубым. Стройную фигуру прирожденного наездника обтягивали серый шерстяной кафтан и штаны, заправленные в кожаные постолы. Джабгу не носил ни перстней, ни браслетов, лишь золотой пояс тонкой работы да золотую пектораль с греческой камеей — знак власти. Никаких украшений не было на деревянных, обшитых кожей ножнах длинного тяжелого меча. Зато кинжал и нож у пояса сияли золотом и бирюзой. На их ножнах чудища — грифоны, драконы, крылатые барсы — терзали друг друга, словно напоминая о степной жизни, воинственной и безжалостной, где все решали сила и отчаянная храбрость, а не придворные интриги. И, будто в насмешку над пристрастием горожан к утонченной роскоши, на пыльных постолах блестели изящные золотые застежки с изображением китайского вельможи на колеснице.

По правую руку от Куджулы сидел гость — чаганианский джабгу, круглым скуластым лицом и редкой седой бородкой скорее напоминавший хунна, чем тохара. Он довольно щурился, глядя, как с его дочерью Ларишкой, такой же круглолицей и раскосой, шепчется сын Куджулы Вима, высокий парень с могучей медвежьей фигурой.

Молодые дружинники, уминая жирные шашлыки, с усмешкой посматривали на бритоголового индийца, который, согласно заветам Будды, ограничивался лепешками и молоком. Его спутник, грек, наоборот, не пренебрегал дичью: это же не мясо священных коров, а сам он кшатрий, а не аскет-саньясин, чтобы слишком усердно соблюдать правило ахимсы — неубиения живых существ.

— Ну что, правда ли, будто мы, степняки, в городах изнеживаемся и сохраняем лишь привычку к обжорству и пьянству? — с улыбкой спросил джабгу кушан.

— О нет, свидетель Кришна, ты — великий охотник и славный воин! — восторженно произнес Гелиодор. — Но, говорят, настоящий скиф ради знатной добычи не побоится сразиться не только со зверями и людьми, но и с демонами… Слышал ли ты о Долине Дэвов?

— Горцы о ней говорят всякое, но никто там не бывал, хотя трусов среди них нет.

— Я тоже там не был, но древнее знание открыло мне то, чего невежественные горцы не могут знать. Слушайте же! — Спокойно-любезный голос Нагапутры стал вдруг твердым. — Тысячи лет назад народ мелуххов был могущественен и богат, ибо следовал наставлениям мудрых жрецов, учивших о тщете всего земного. На берегах Инда стояли великие города, чьи имена ныне забыты. Дикие и буйные арьи ступали на их улицы только в рабских оковах. Но постепенно добродетель стала угасать в великом народе. Знать погрязла в чувственных наслаждениях, а тупая чернь умела лишь роптать на высших, в особенности на жрецов, мудрость которых была неспособна постичь и потому считала их бездельниками и злыми колдунами. — Он бросил пристальный взгляд на Куджулу. — Наконец гнев богов постиг развращенный народ. Невиданное наводнение опустошило города и погубило урожай. Инд изменил русло, и многие каналы пересохли. Начался голод. Царь сурово взыскивал подати зерном, чтобы прокормить уцелевших горожан. Но крестьяне вместо покаяния и смирения преисполнились мятежным духом. «Пусть пропадут жрецы с их суемудрием, неспособным отвратить гнев богов! Хватит кормить жирных вельмож и их прожорливую челядь!» — кричали они. Царское войско легко рассеяло скопища бунтовщиков. И тогда эти презренные трусы и рабы плоти призвали на помощь варваров. Лавиной обрушились с гор разбойные племена брагуи, следом устремились арьи на своих колесницах. Город за городом обращался в руины. Не споры мудрецов — пьяные гимны кровожадным богам оглашали теперь разоренные храмы и разрушенные дворцы.

Наконец пала столица. Царь со жрецами и остатком войска скрылся в северных горах. Арьи преследовали их, как стая волков, пока не загнали в глубокую долину, стены которой были изрыты множеством пещер. Царь, укрывшись в пещере, наблюдал за боем внизу. Сверкали молниями бронзовые топоры, тучи стрел сеяли смерть. Слоны топтали колесницы, но и сами гибли от метких ударов копий. Когда пал последний слон и арьи прижали уцелевших мелуххов к стене под самой пещерой, царь упрекнул жрецов: «К чему ваша мудрость, если она не может спасти от варваров даже эту долину, последний остаток царства, что кормило вас?» — «Не сожалей о ничтожном земном царстве, — ответил верховный жрец. — Иди вместе с нами, стань бездомным саньясином, и ты обретешь великое царство духа». — «Как я могу бросить своих воинов? Моя дхарма, священный долг — защищать царство. Неужели ваши молитвы и обряды бессильны дать мне хоть эту победу? Призовите на помощь страшных богов, принесите любую жертву! Или все, что вы говорите о могуществе богов, — обман?»