Воины преисподней - [9]

На один-единственный миг в душу Василя Шуграковича закрались сомнения: а вдруг урусы втайне готовятся к походу на восток, не поставив в известность его, великого князя Таврийского?

И тут же он понял, что этого не может быть. С Данилы, конечно, станется бросить на произвол судьбы кипчаков — но никак не урусов-переселенцев! В их же посёлках царит безмятежный покой, обычно охватывающий землепашцев в зимнюю пору, они отмечают какие-то свои праздники. И нет никаких разговоров о предстоящей войне. Если бы хоть что-то подозрительное было замечено, ему бы немедленно донесли!

Итак, сейчас только он один, великий князь Таврийский Василь Шугракович, знает о планах татар. Он может подчиниться требованиям посла, встать на сторону Тангкута и заключить союз с татарским предводителем за спиной короля Данилы.

Но кипчаки уже испытали, что значит находиться под татарами. Кроме того, требование лично явиться с повинной в Тангкут-Сарай наводило на очень неприятные мысли. Василь Шугракович ещё в бытность свою ханом Булугаем хорошо изучил нравы татар и не сомневался, что назад он уже не вернётся. Да что там — он уже никуда и никогда не выедет за пределы Тангкут-Сарая, ибо найдёт там свой безвременный конец!

Тогда напрашивался второй выход, позволявший упрочить отношения с урусским королём, сослужить ему неплохую службу…

И более не раздумывая, Василь Шугракович резко взмахнул рукой и отрывисто крикнул:

— Взять!

Телохранитель посла среагировал мгновенно и выхватил из ножен меч, но пустить его в ход не успел. На телохранителя навалилось сразу шестеро придворных, и через минуту он был повален на пол и разоружён.

— Предатель! Грязный предатель! — заверещал старик, которому выкручивали руки. — Попомни мои слова: великий хан Тангкут отомстит за меня! В полынной чаше, которую кипчаки выпьют вместе с проклятыми урусами в расплату за Бату, будет капля и за меня! Гнев Тангкута ужасен!..

— Заткните ему пасть, — спокойно распорядился Василь Шугракович.

Один из придворных ударил посла в лицо; тот слабо дёрнулся и повис безвольным мешком в руках державших его людей. С отвисшей челюсти на богатый кафтан и на пол тронного зала потекла жидкая алая кровь с раскрошенными кусочками гнилых зубов.

— Старика в темницу, ходатая оттуда ко мне, — продолжал командовать Василь Шугракович. — Людей, что дожидаются во дворе — на кол, всех до единого. Этого…

Он на минуту задумался, стоит ли разрывать телохранителя лошадьми. Но когда великий князь уже решил не делать этого, а послать с его помощью «весточку» татарам, то вдруг вспомнил кое-что и грозно спросил:

— Кстати, кто посмел пропустить в мой дворец вооружённого татарина?

По залу пробежал шепоток.

— Ясно, — ехидно ухмыльнулся Василь Шугракович и обратился к старшему советнику:

— Найти олуха и посадить на кол вместе с татарами.

Кто-то выскочил из зала, за ним бросились в погоню.

— Поймать! На кол! — рявкнул Василь Шугракович и добавил чуть тише:

— Будет знать, как подвергать мою жизнь опасности. А этого, — он кивнул на телохранителя, — привязать к спине коня, вырезать сердце, довезти до восточных пределов княжества — и пусть его тело будет моим ответом Тангкуту.

Со двора донеслись крики: там обезоруживали и вязали посольскую свиту. Старика отволокли в темницу, и вот уже перед Василём Шуграковичем предстал бледный трепещущий ходатай, к несказанной радости освобождённый до срока.

— Тебе повезло, — сказал ему князь. — Не время сейчас сидеть под замком. Так что получишь тридцать палок по рёбрам…

Ходатай радостно воскликнул:

— О великий!.. — и бросился лобызать сапог повелителя.

— Не время сейчас, — Василь Шугракович пихнул его ногой в лицо. — Получи свои тридцать палок и скачи к урусским воинам. Привезёшь ко мне тамошнего тысяцкого. И быстро, не мешкая! А коней урусам отправить самых лучших. Передашь, что так приказал Василь Шугракович, великий князь Таврийский.

Ходатай ушёл в сопровождении подручного палача. Сам же палач отправился с Василём Шуграковичем по более важному делу — присматривать за приготовлениями к казни посольской свиты и нерадивого придворного, пропустившего в тронный зал вооружённого татарского телохранителя.

Уже под вечер, когда этот придворный и пятеро татар (трое погибли в схватке) едва трепыхались на высоких окровавленных кольях, примчались стражники, волоча на аркане Кипхатага.

— А-а-а, явились, не запылились! — сказал великий князь почти ласково, разглядывая помятого беглеца. — Ты что ж это за девку мне приволок, мерзавец?! Разве ж мне такие нужны?

— Да я… я… — как и посланные в погоню стражники, Кипхатаг со страхом озирался на колья с умирающими татарами.

— Что «я»?

— Я ж это… Думал тебя, князь, разгорячить…

— Разгорячить?! — зарычал Василь Шугракович.

— Ну да, неудовольствием, — залепетал перепуганный беглец. — Ты же пришёл в настоящую ярость, не рассчитал я, прости, великий. Я после хотел тебе такую бабу дать, как ты любишь, пышную да дородную. Но ты слишком уж осерчал, пришлось уносить ноги…

— А, врёшь ты всё! — махнул рукой Василь Шугракович, прекрасно понимая, что если бы дело обстояло именно так, Кипхатага поймали бы довольно быстро. Но он уже успел выплеснуть накопившееся со вчера раздражение, наблюдая за казнью посольской свиты. — Ладно, прощаю тебя. Получи тридцать палок по пяткам и исчезни. Но учти… — Василь Шугракович возвёл очи к потемневшему небу, в последний раз взглянул на полуголых татар, уже переставших дёргаться на своих кольях, и добавил: