Воины облаков - [29]

— Так, барышни, цаки вставили и на подиум, — жёлчно пошутила я. В дверях уже нарисовался наш сопровождающий и недопереводчик.

— Господи, что ж я на ребёнка то злюсь? — подумала я и решила смотреть на праздник, как самая типичная журналюга — внимательно и чуток цинично.

В городе не было видно ни одного человека. Нас провели к Тинтеро — месту нашего “пришествия” по безлюдным улицам. На время замолчали даже, воющие с рассвета, трубы. Мы взошли на вершину Храма. Пушак стоял на верху и смотрел на меня глазами в которых просто клубилась боль. Даже цвет у них стал не мягким медовым, как обычно, а желтым, как огонь, который жёг изнутри. Я потупилась и споткнулась на верхней ступеньке. Чаупи-тута, который шёл за мной, как приклееный, подхватил мой локоть.

— Джентельмен. Моя поддержка и опора, — включила я свой злобный юморок, чтоб хоть как-то держать себя в руках.

И тут завыли трубы, потом к ним присоединились барабаны и наконец, на самой высокой ноте, вой и гром резко оборвались, как в цирке, перед опасным трюком и послышались звуки множества тамбуринов и флейт, создающих нежную, чуть тоскливую мелодию, под которую на площадь длинной змеёй стала втягиваться процессия женщин Дома — дочерей Солнца, шедших к подножию храма этаким хороводом, закручиваясь вокруг него спиралью и останавливаясь вокруг концентрическими кольцами.

Когда все жрицы, продолжая играть, поместились вокруг Тинтеро, на площадь, во главе рядов воинов, вышел вождь. На нём было такое количество золота, что, казалось, у него подгибаются ноги при каждом шаге. Скромная белая туника с голубой каймой и маленькое золотое солнце на груди Пушака, блекли на его фоне в глазах толпы. Так, наверное, казалось ему, строящему свои карьерные планы.

Дальше, за супругой вождя, одетой в той же стилистике, площадь почтили гости, за ними остальной народ, который размещался уже везде, где мог, включая возвышеные места вокруг площади и даже некоторые подходящие деревья.

Официальные лица — Вождь, Старшая Дома, представители городов, поднялись на вершину Храма. Сразу стало тесно.

Пушак вышел вперёд и начал речь, в которой я то и дело слышала имя Инти. Я смотрела поверх голов и слушала его голос, совсем непохожий на жаркий шквал страстных слов, которые пьянили глупые женские уши ТОЙ ночью.

Потом по очереди говорили все официальные лица. Правда это политбюро длинных речей не разводило. Торжественная часть закончилась быстрее, чем я ожидала. И, слава богу, без скандала. Очевидно вождь определился, что в данный момент, когда наши “подвиги” на устах у народа, влезать в интригу не выгодно. Но судя по его взглядам в моменты, когда он считал, что их никто не видит, он подгадит нам в первый удобный момент.

Пушак подал сигнал и мы, следуя за Советом трёх, спустились вниз, толпа расступилась и парад: Совет, мы, гости, Девы, воины, народ, попёрли к Дому, где на плацах были приготовлены еда, питьё и местечко для зрелищ.

Из всего, что происходило больше всего меня порадовало, во-первых: что для “начальства” и его гостей существует каменный стол с длинной скамьёй и мне не прийдётся в этой длинной рубахе с разрезами “по самое не могу” лопать сидя на коленках; во-вторых, что, для тех же, на столе была не только чича, а ещё какие-то напитки, названия которых я не знала, так как малявку к нам не пустили, а Пушака я, конечно, спрашивать не стала. Если бы вождь предпринял какую-то гадость, мы держали знание языка Инти, как козырную карту. Но поскольку козыри в нашем раскладе уже присутствовали, этот решили приберечь.

Началась культурная программа. Избранные исполняли танцы и баллады, подыгрывая друг дружке на различных музыкальных инструментах. По большей части это были костяные или тростниковые флейты, свирели и, конечно, тамбурины, за сегодняшний день порядком мне надоевшие. Олеська с Анжелкой и тут удивили. Пока я шлялась по горам, девчёнки подготовили, очевидно, по советам женщин Дома, выставочный номерок. Что, надо сказать им было не сложно. Олеська занимается, ныне очень модными, танцами “живота”, а Анжела у нас просто талант. Играет на всём, что издаёт звуки, имеет абсолютный слух, но при этом карьеры музыканта не желает с детства и играет только для себя. Хотя музыкальную школу, под нажимом родителей, закончила на отлично.

Олеська превзошла сама себя. Вообще этот вид танцев не мой, по мне он грубовато-сексуален, но наша пава сумела смягчить его и даже сделать по-своему нежным. Мальчишки скатали ей восковые свечи округлые, как приплюснутые яблочки. И она так миленько исполнила свою партию с горящими свечами на ладошках под барабанчики Анжелы, да позвякивая своими колокольчиками на тоненьких щиколотках, что мужское либидо устроило наводнение. Я невольно покосилась на “своего”, но напоролась на ответный взгляд и, облегчённо вздохнув, быстро отвела глаза. И вот тут перепугалась. Такого животного желания, как во взгляде вождя, мне ещё видеть не доводилось. А так же такой чёрной ревности, как в буркалках его супруги.

— Олеська! Дура! Тебя же бабы отравят, ей богу, — мелькнуло в моей голове.

Наконец танец кончился и под одобрительный рёв толпы, девули пошли на место. И тут вождь что-то спросил у Пушака, указывая на меня. Лёгкая паника. А потом я кивнула головой на вопросительный взгляд шамана. Понятно, от меня тоже ждали художественной самодеятельности. Никто, правда, не потрудился сказать, что это будет в обязалово. Но нас “божьих засланцев” ежом у зада не напугать. У меня хороший голос, я пишу стихи и пою авторскую песню. Хоть гитары нет, но Анжелка всё моё знает. “Арфы нет-возьмите бубен!”