Воинство Рассвета - [67]

В ту ночь Руди дождался, когда заступила на пост стража, и вызвал в кристалле изображение любимой.

Рассеянный розовый свет явил его глазам комнату, в которой они столько ночей провели вместе, укрытую тенью полога кровать, черные косы на фоне радужного, украшенного звездами одеяла, мягкий восковой блеск стола и золотого ободочка ее плетеной шкатулки для драгоценностей. Кроватка Тира на гнутых ножках была полускрыта за балдахином, но он все же разглядел темноволосую голову на подушке...

Руди мысленно прошел по темным закоулкам Убежища, обдумывая, как незаметно достичь этой вожделенной опочивальни.

Но тут на изображении появилась тонкая серебряная полоска света от приоткрытой двери. Высокая тень загородила тусклый свет – мелькнула фигура мужчины, который быстро и бесшумно закрыл за собой дверь. Минальда на кровати не пошевелилась. Посетитель осторожно шагнул вперед, шатаясь, как пьяный. Розоватый отблеск скользнул по темной кожаной маске, которая закрывала его лицо, и высветил золотого орла, вышитого на груди.

Руди затаил дыхание.

Однако Элдор не сделал никакого движения в сторону жены. Он неуклюже двинулся к кроватке Тира и какое-то время стоял, глядя на лежавшего в ней ребенка. От этой безмолвной картины, заключенной в кристалле, у Руди по спине пробежали мурашки. Мысль о том, что это происходит именно сейчас, всего в полумиле от него, на другом конце Убежища, а он остается лишь беспомощным наблюдателем происходящего, повергла Руди в такой ужас, что он не мог отвести глаз от кристалла.

Наконец король отошел от кроватки и покинул спальню. Когда дверь за ним тихонько закрылась, Руди увидел, что шелковое покрывало на кровати откинулось, и Альда подняла голову. Ее глаза были широко открыты, сна в них не было и в помине.

Руди трясущимися руками отложил кристалл в сторону. Затем он заснул, – но его сны были еще ужаснее, чем это видение.

В этом море отчаяния у него оставалось единственное утешение – игра на арфе Тианнин. Он вынес ее из руин города Кво; Дакис Менестрель и Минальда обучили его основам игры на этом инструменте.

Теперь в темные зимние дни арфа была единственной спутницей Руди. Магия музыки стала единственным выходом для его печали и мечтаний. Он играл часами, иногда всю ночь напролет, под его пальцами звучали песни, которые он успел выучить, а время от времени Руди пускался в длинные меланхолические импровизации. Он чувствовал, что в сердце арфы таится сверкающая красота, но это всегда было за пределами его возможностей. Сейчас же звуки сами начинали петь, подобно птицам в предчувствии восхода. Но поскольку некогда Ингольд подшучивал над его скверной игрой, то теперь Руди и не догадывался, как близко к этой красоте он сумел подойти. Прочие маги и гвардейцы, у каждого из которых были свои причины для скорби, теперь нередко собирались поблизости, чтобы послушать эти кристальные, чистые напевы.

За этим занятием и нашла его Джил в ту ночь, когда Церковь нанесла свой окончательный удар.

Руди был так погружен в чарующие звуки музыки, что не услышал в коридоре легких шагов Джил. Он догадался о ее приходе только в тот момент, когда дверь широко распахнулась, и она поспешно вошла в комнату.

Джил постояла, моргая в темноте, но прежде чем Руди успел вызвать магический свет, она уже направилась к кровати, на которой он сидел, и вынула арфу из онемевших рук.

– В чем дело?.. – возмутился было он.

– Я только что узнала: алкетчцы получили приказ арестовать всех волшебников.

– Как? – удивленно выпалил Руди, а затем довольно бессвязно запротестовал: – Черт, да ведь сейчас ночь!

Она остановилась уже на полпути к двери; арфа подмышкой поблескивала струнами, как ртуть, на фоне темного плаща. С презрительной усмешкой Джил ответила:

– Думаешь, они рискнут устроить такой налет в присутствии свидетелей?

– Но... – начал было Руди.

Но Джил уже вышла, и ее черный камзол слился с темнотой в коридоре. Руди все еще стоял в дверях каморки, когда свет факелов залил коридор, а затем послышались голоса, проклятья и топот сапог. Взвод алкетчских воинов вышел из-за угла и направился к дверям каморки, – плосколицые, с кожей цвета черного дерева, в кольчужных доспехах, которые сверкали в отблесках пламени, – как радужные масляные пятна...

Руди слишком растерялся, чтобы быстро отреагировать. Он захлопнул дверь перед самым носом воинов и метнулся к огнемету, который в кобуре висел над кроватью. Дверь распахнулась настежь, и ворвавшиеся люди настигли его раньше, чем он добрался до оружия. Сильные руки прижали Руди к стене, прежде чем он догадался воспользоваться скрывающими чарами.

Ему заломили руки за спину и без всяких церемоний обыскали. Какими же, оказывается, цивилизованными и милыми были полицейские в Сан-Бернардино!

– Послушайте... – начал было он, но получил удар рукой в перчатке, от которого у него перехватило дыхание.

Руди рывком оторвали от стены. Как только при этом не вывихнули ему обе руки?! Что-то острое ткнулось ему в ребра; горячая, тонкая струйка крови потекла по телу, и кто-то сказал:

– Попробуй только зашуметь, колдунишка, ты об этом пожалеешь.

Они выволокли его в коридор и потащили мимо запертых дверей. Темные фигуры на фоне мерцающих очагов сновали взад и вперед, отбрасывая огромные тени на стены. Отблески пламени играли на доспехах. Солдаты разбивали светящиеся камни, кристаллы с видеозаписями, швыряли в огонь книги. Руди услышал жалобный треск, который издала лютня Дакиса Менестреля, когда на нее опустилась нога одного из солдат, и мысленно поблагодарил Джил за то, что она забрала его арфу. Они прошли главную лестницу, ведущую на второй этаж, и свернули в боковой коридор.