Воинский класс - [31]

— Да, надо быть штурманом, чтобы знать все эти звезды и созвездия, — ответила Энни.

— В училище, которое я заканчивал, астронавигация все еще есть, — сказал Дев. — Хотя скоро ее действительно отменят. Нас учили пользоваться секстантом, определять координаты по звездам, а еще по луне, солнцу, а также по скорости, атмосферному давлению и курсу. Две хороших позиции по звездам, немного танцев с бубном и хороший автопилот, плюс данные по давлению и истинная скорость от хорошей системы инерционной навигации, и хороший штурман может определить позицию с точностью от десяти до пятнадцати километров.

— Десять-пятнадцать километров? — Воскликнула Энни.

— Смешно, да? Я знаю. — Согласился Деверилл. — Уже тогда самая доходяжная инерциальная система выдавала позицию с точностью два-три километра с обновлением каждые тридцать минут. Сейчас самая доходяжная ИНС выдает ее с точностью четыреста метров с обновлением каждую минуту, а GPS сокращает погрешность до двух метров. Но все равно это интересно. На протяжении всей истории флоты водили через океаны, ориентируясь в лучшем случае, по звездам. Это потерянное искусство.

— Покажи, на что ты там смотришь, — сказал Энни. Она поставила стакан и перебралась к нему, развернулась, и села рядом, снова откинувшись на спину. Это привел его в шок, но одновременно и понравилось. Проклятые пузырьки все еще закрывали ее грудь. Он положил ей плевую руку на плечо и шею, обхватив за правое плечо, и ощущая, как прижался к ее груди. Звезды, матерился про себя Дев, думать сейчас о звездах, навигации, секстантах, таблицах, альманахах…

— А теперь на что ты смотришь, — прошептала она. Она откинула голову назад, в такое же положение, как и он, опустив затылок в воду. Но на звезды она не смотрела.

— Пытаюсь смотреть на тебя, — тихо сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. Сквозь тело словно прошел разряд, физиологические реакции, которые он так пытался подавить, ожили. Он поцеловал ее горячо и сильно. Она ответила поцелуем, а потом убрала его руку со своего плеча, переместив себе на грудь.

— Господи, Энни, ты прекрасна. — Она ничего не ответила, но ее правая рука устремилась вниз, к его животу, затем бедру, а затем и к приведенному в боевое положение агрегату и пару раз провела по нему рукой. Он застонал от удовольствия… И понял, что она остановилась. — Энни…

— Я не могу, Дев, — прошептала она. Неохотно отвернувшись, она переместилась на другую сторону ванны, вне зоны его досягаемости, явно отдаляясь. Она опустила голову на край джакузи и закрыла лицо руками.

— Прости, Дев. Ты не виноват… Простою… поверь мне.

— А кто виноват? — Спросил он, но ответ уже знал. — Это Люгер, да? У тебя с ним любовь или что-то типа этого.

— Что-то типа этого, — ответила она. — Я хотела, но… Не хочу, чтобы это было просто местью.

— В смысле, переспать со мной и вернуться к Люгеру?

Энни кивнула.

— Прости, Дев. Ты красивый парень, у тебя такие глаза, такое тело, такая задница…

— Ух ты. И что, женщины реально так говорят о парнях?

— Только об особенных, — ответила она с улыбкой. Ему, сказать по правде, нравилась ее улыбка. Он никогда не думал о ней как о друге, только как о коллеге, возможно, как о будущей высоте, которую придется взять, но теперь просто говорил с ней, и ему это нравилось. Ему все еще хотелось увидеть ее под собой или на себе, но острого желания больше не было.

— Так что там случилось между вами с Люгером?

— Да что там… — Ответила она. — Я влюбилась в него, и думала, что и он в меня. Но сейчас он с головой ушел в работу, и похоже, для него это вся жизнь.

— Ты сказала это «сейчас» так, словно сама в это не веришь, — она посмотрела на Дева, злясь на то, что она сказал — и злясь на то, что он был прав. — Энни, если женщины разговаривают о мужчинах так, как ты сейчас сказала, то и мужчины разговаривают о женщинах так же, а значит, между мужчинами и женщинами не такая уж принципиальная разница. — Энни ничего не ответила. — То есть, единственное, в чем ты уверена относительно Люгера, это в том, что ты не сможешь изменить его. Дейв Люгер будет уходить с головой работу настолько, насколько захочет, потому что для него его работу важнее и приятнее, чем общение с другими. Это жестко, зато правда.

— И что же мне делать?

— То же самое, что и все, Энни, — серьезно сказал Деверилл. — Ты сидишь здесь именно потому, что твой полковник Люгер засел в своей лаборатории — потому, что ищешь чего-то лучшего, чем сидеть в своей квартире в одиночестве, ожидая человека, который, возможно, так и не придет.

— Если я хочу быть здесь, почему же мне так погано?

— Потому что у тебя есть чувства, — ответил он. — Ты беспокоишься о нем. Ты беспокоишься о том, что он подумает. Но тебе нужно верить в себя. Верить своим чувствам. — Он остановился, задумчиво глядя на нее, а затем тихо спросил: — Ты ведь любишь его?

— Да.

— Ты, наверное, с ним так и не спала, но все равно любишь его, — она собиралась сердито ответить, но не смогла — потому что, черт возьми, он был прав. — Возможно, продолжил он, — ты сейчас ощущаешь вину, потому что на самом деле не хочешь быть здесь.