Воин-Пророк - [13]

«Он что-то со мной делает».

Ахкеймион поймал себя на том, что ошеломленно пялится на этого человека, с прямотой сонного ребенка.

«Кто ты?»

Келлхус ответил таким же прямым взглядом; его это нисколько не смутило — казалось, для него подобные вещи слишком незначительны. Он улыбнулся Ахкеймиону так, словно тот и вправду был ребенком, невинным существом, неспособным желать зла. Этот взгляд напомнил Ахкеймиону Инрау, который так часто видел в нем того, кем Ахкеймион не являлся, — а именно хорошего человека.

Ахкеймион отвел взгляд. У него болело горло.

«Должен ли я выдать и тебя?»

Ученика, подобного которому нет.

Группка солдат затянула гимн в честь Последнего Пророка; смех и гомон стих — окружающие подхватили песню. Келлхус вдруг остановился и опустился на колени.

— Что ты делаешь? — спросил Ахкеймион более резко, чем хотелось.

— Снимаю сандалии, — отозвался князь Атритау. — Давай пройдемся босиком, как остальные.

Не петь вместе с остальными. Не радоваться с ними. Просто пройтись.

Позднее Ахкеймион осознает, что это были уроки. Пока Ахкеймион учил Келлхуса, тот непрестанно учил Ахкеймиона. Он был почти уверен в этом, хотя понятия не имел, что же это могут быть за уроки. Возможно, доверия. Или, быть может, открытости. Каким-то образом Ахкеймион, наставляя Келлхуса, сам сделался учеником, хоть и иного рода. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что его образование неполно.

Но по мере того, как шли дни, это открытие лишь усугубляло его страдания. Однажды Ахкеймион трижды за ночь готовил Призывные Напевы, но все заканчивалось лишь невнятными ругательствами и попреками. Он должен все рассказать Завету, своей школе — своим братьям! Анасуримбор вернулся! Кельмомасово пророчество — не просто часть Снов Сесватхи. Многие видели его, достигнув зенита, и узрели в нем причину того, что Сесватха ушел из жизни в кошмары своих учеников. Великое предостережение. И однако же он, Друз Ахкеймион, колебался — нет, не просто колебался, он рисковал. Сейен милостивый… Он рисковал своей школой, своей расой, своим миром ради человека, которого знал без году неделя.

Что за безумие! Он бросил на чашу весов конец света! Обычный человек, слабый и глупый, — кто он такой, Друз Ахкеймион, чтобы брать на себя подобный риск? По какому праву он взвалил на себя эту ношу? По какому праву?

«Еще один день, — подумал он, дергая себя за бороду и за волосы. — Еще один день…»

Келлхус отыскал его, когда все покидали лагерь, наутро после того, как Ахкеймион принял решение, и, несмотря на хорошее настроение и юмор Келлхуса, прошел не один час, прежде чем Ахкеймион смягчился и начал отвечать на его вопросы. Слишком уж многое одолевало и мучило его. Слишком много невысказанного.

— Тебя тревожит наша судьба, — в конце концов сказал Келлхус; взгляд его был серьезен. — Ты боишься, что Священное воинство не добьется успеха…

Конечно же, Ахкеймион боялся за Священное воинство. Он видел слишком много поражений — во всяком случае, в снах. Но несмотря на то что вокруг него двигались тысячи вооруженных людей, мысли Ахкеймиона были заняты отнюдь не Священной войной. Но он предпочел притвориться, что так оно и есть. Он кивнул, не глядя на собеседника, как будто сознавался в чем-то, что причиняло боль. Опять невысказанные упреки. Опять самобичевание. Когда дело касалось других людей, мелкие обманы казались одновременно и естественными, и необходимыми, но с Келлхусом они… они раздражали.

— Сесватха… — произнес Ахкеймион, потом заколебался. — Сесватха был почти мальчишкой, когда начались первые войны против Голготтерата. В те дни даже мудрейшие из древних не понимали, что поставлено на кон. Да и как они могли это понять? Они же были норсирайцами и владели всем миром. Они покорили своих родичей-варваров. Они прогнали шранков за горы. Даже скюльвенды не смели навлекать на себя их гнев. Их поэзия, их магия, их ремесла ценились по всей Эарве, даже среди нелюдей, что некогда были их наставниками. От красоты их городов у иноземных послов на глаза наворачивались слезы. Даже при самых далеких дворах, у киранейцев и у ширцев, старались перенять их манеры, их кулинарное искусство, их моды… Они были истинным мерилом своего времени, как мы — своего. Все было меньше, а они всегда были больше. Даже после того, как Шеонанра, великий магистр Мангаэкки — Консульта, — пробудил Не-бога, никто не верил, что близится конец. Даже разгром куниюрцев, самого могущественного из их народов, не поколебал уверенности в том, что Древний Север как-нибудь да одержит верх. Лишь когда бедствия посыпались словно из рога, они начали понимать…

Заслонив лицо от солнца, Ахкеймион взглянул князю в глаза:

— Величие не снисходит до величия. Всегда может произойти немыслимое.

«Конец близится… Я должен решиться».

Келлхус кивнул и, сощурившись, взглянул на солнце.

— У всего своя мера, — сказал он. — У каждого человека.

Он взглянул на Ахкеймиона в упор:

— У каждого решения.

На мгновение Ахкеймион испугался, что у него сейчас остановится сердце. «Совпадение… Это совпадение, и ничего больше!»

Келлхус внезапно наклонился и подобрал маленький камень. Несколько мгновений он осматривал склон, как будто разыскивал птицу или зайца, кого-нибудь, кого можно было бы убить. Затем он швырнул камень, и рукава его шелковой рясы щелкнули, словно кожаные. Камень со свистом пронесся в воздухе, потом врезался в край растрескавшегося каменного выступа. Выступ покачнулся и рухнул, рассыпавшись грудой пыли и щебня. Внизу зазвучали предостерегающие крики.