Воин любви. История любви и прощения - [14]

Я вхожу в церковь, и тяжелые двери закрываются за мной. В церкви холодно и темно. Я стою, чего-то ожидая. Ко мне никто не выходит. Я смотрю вперед и вижу другое помещение. Подхожу к стеклянной двери и вхожу внутрь. Здесь тепло и тихо, все в красном бархате. Я чувствую запах благовоний, он заполняет всю мою душу. Мне становится не так одиноко, не так печально. Меня что-то окутывает, словно я вышла из своей жизни и вошла в какой-то лучший мир. Здесь достаточно места, чтобы чувствовать себя свободно, но не слишком много, чтобы ощутить свою мизерность. Я вижу мерцание свечей перед алтарем и медленно иду по проходу, как невеста, пошатываясь на своих шпильках. На полпути каблук зацепляется за ковер, я падаю и подворачиваю ногу. Я сижу на полу и пытаюсь расстегнуть ремешок туфель. Потом поднимаюсь, держа туфли в руке. Мои ступни касаются красного ковра, и его мягкость окутывает меня всю до головы. Этот ковер, наверное, специально постелен, чтобы не холодно было ходить босиком. Я подхожу к алтарю и останавливаюсь перед зажженными свечами. Это все желания? Это молитвы других людей?

Я поднимаю глаза и вижу перед собой огромную картину, изображающую Деву Марию с младенцем. Мое сердце не сжимается, не начинает судорожно колотиться – оно словно расширяется и бьется ровно и уверенно. Сердце заполняет мою грудь, но мне не больно. Я не отрываю глаз от Марии. Она ярко освещена, а я остаюсь в мягком полумраке. На Марии красивое платье, лик ее светел. На мне блестки, на лице размазалась косметика. Но Мария не сердится на меня, поэтому я не пытаюсь спрятаться. Мария не такая, какой ее считают люди. Мы с ней одинаковы. Она любит меня, я точно знаю. Она ждала меня. Она – моя мать. Мать, которая не боится за меня. Я сижу перед ней и хочу остаться здесь вечно – босая, с Марией и ее младенцем, в теплом свете свечей. Она настоящая. Она мне необходима. Она мое убежище, которое я тщетно искала. Родители послали меня в нужное место.

Пока я смотрю на Марию, за спиной открывается дверь. Я оборачиваюсь и вижу священника. Я пугаюсь. Я замечаю, что он старается скрыть удивление – моя одежда, лицо и босые ноги выглядят очень странно. И ему это не удается – он улыбается, но улыбка его натянута. Он кажется уставшим. Я его уже измучила. Священник здоровается и приглашает меня пойти с ним. Я не хочу уходить. Я хочу остаться здесь и сказать ему, что все в порядке, потому что я уже нашла то, что мне нужно. Но не говорю ничего. Я просто поднимаюсь и позволяю ему увести меня в темный, узкий коридор. Здесь нет ковра, и моим босым ногам холодно. Священник останавливается перед закрытой дверью, открывает ее и входит. Полагаю, мне нужно последовать за ним, но сначала я сажусь на пол и обуваюсь. Застегнуть все ремешки непросто, на это уходит целая вечность. Мои щеки горят, меня мутит. Хорошо бы, он сказал, чтобы я просто выбросила туфли и вошла босиком. Но он смотрит и ждет.

Обувшись, я вхожу. Священник жестом предлагает мне присесть. Я сажусь на маленький пластиковый стул, а священник – в большое кожаное кресло. Мне хочется попросить у него одеяло, чтобы прикрыться и согреться, но я молчу. Он спрашивает, зачем я пришла. Я рассказываю ему об аборте, потом о пьянстве и наркотиках – чтобы как-то оправдать аборт. Я пытаюсь быть грустной, говорить дрожащим голосом. Мне хочется показаться юной и заблудшей. Это моя роль, моя работа. Мне нужно сделать свою работу, чтобы он мог сделать свою, и на этом мы разойдемся. Священник откидывается на спинку кресла, складывает руки перед собой и слушает меня. Его лицо не меняется – ни разу, пока я говорю. Он очень, очень серьезен и хочет показать это мне.

В кабинете ярко горят люминесцентные лампы. Мне не хочется сидеть в этом искусственном свете и демонстрировать свои чувства. Священник видит, что я дрожу – думаю, он считает меня наркоманкой. На нем брюки, сутана с длинными рукавами и высоким воротничком. Он прикрыт, а я вся на виду. Мне хочется вернуться туда, где нам с Марией было тепло, где нас окутывал мягкий, истинный и прощающий свет человеческих молитв.

Всего минуту назад я была с Марией, которая понимала: я так сильно люблю людей, что у меня не остается выбора, кроме одного – отключиться от этой любви с помощью спиртного, еды и абортов. Но теперь я со священником, который строго на меня смотрит и явно не одобряет весь этот бред. Минуту назад Бог был матерью, а сейчас Бог – администратор. Я была в материнской утробе, а теперь попала в кабинет, где мне вынесут приговор. Священник, взирающий на меня поверх сложенных рук, начинает говорить странные вещи:

– Когда ты встретишь своего малыша на небесах, он не будет злиться на тебя. Он просто будет терпеливо ждать тебя у райских врат. Твой ребенок прощает тебя. Господь принял его, потому что не считает детей ответственными за грехи родителей.

Священник говорит бесстрастно, монотонно, словно зачитывая мне правило Миранды. Кажется, он уже говорил это сотни раз. Откуда он может знать, в каких я отношениях с Богом и что происходит после аборта? Этот мужчина даже не догадывается, каково это – быть юной и потрясенной, дурной и хорошей, жесткой и нежной, беременной и напуганной. Только Мария знает это.