Воин - [398]

Внезапно аскет рассмеялся, заставив товарищей взглянуть на себя.

— А знаете, ведь кое-кто ее уже нашел!

— Кто? — спросил Философ.

— Кто? — спросил сотканный из противоречий.

— Тот, кто сейчас сидит в таверне и запивает вином мясо. Он не шел к людям с силой, он не пытался преподнести им разум и гармонию. Он вообще не любит забивать свою голову подобной чепухой и терзаться над разрешением вселенских проблем. Он просто отдал им себя. Человека. Очистительная жертва во имя нового. Человеческого мира.

— День очищения, — прошептал философ и решительно вскинул голову. — Идем! Я полагаю, сегодня Этна вполне раздула свою огненную печь.

— Учитель! — воскликнул Павсаний, о котором позабыли.

Эмпедокл посмотрел на своих гостей.

— А что делать с ним?

Скроенный по принципу домино усмехнулся.

— Он никому не расскажет.

— Только никакой крови!

— Ты странного мнения обо мне. Я вообще не переношу вида крови и никогда не проливал ее, если в этом не было особой необходимости. Спи! — велел он Павсанию и тихо добавил:

— И пусть тебе приснятся горы, лев и орел…

Павсаний уронил голову на стол и уснул.

— Он обо всем забудет. Обо всем, кроме слов своего учителя о кратере Этны. А теперь идем.

— Постойте! — Эмпедокл вышел из комнаты, чтобы вернуться с парой модных сандалий.

— Ты предусмотрителен, — заметил аскет. — Эта обувка выдержит не одну тысячу парасангов.

— Я и не собираюсь одевать их. Я лишь брошу одну из этих сандалий у кратера. Ведь не может же философ исчезнуть бесследно.

Сотканный из противоречий улыбнулся, а аскет сказал:

— Ты прав. Это прекрасно, когда смерть превращает жизнь человека в легенду. Философ Эмпедокл достоин легенды.

И они ушли, а Павсаний храпел, упершись лбом в стол.

Утром он проснулся и криком поведал гражданам Акраганта, что великий маг Эмпедокл сошел в кратер Этны.

Над ним смеялись, как над лжецом, но затем мальчишки нашли в горячем пепле медный сандалий философа, выброшенный ночным извержением. И люди задумались. Как же нужно любить жизнь, чтобы иметь смелость вот так расстаться с ней!

А Павсаний шептал:

— Он бог.

И приносил своему учителю жертвы, словно богу.

Кто-то позднее, ухмыляясь, говорил, что видел на рассвете Эмпедокла в сопровождении двух незнакомцев, идущими по дороге в гавань. И будто у перекрестка четырех путей их ждал могучий воин, иссеченный сотнями шрамов. И солнце играло на его невиданно длинном мече.

Но ученик философа не поверил.

Всю свою жизнь он надеялся, что послышатся шаги у входа и в дверь войдет учитель, познавший истину. Ведь познавшим истину даруется бессмертие.

И на смертном одре ему привиделся сон. Последний перед вечным.

На огромном квадрате солнечного белого мрамора стояли четверо.

Одним из них был учитель, облаченный в свой обычный пурпурный плащ. По левую руку от него стоял человек со строгим худощавым лицом аскета и бездонно-черными глазами, в которые не хотелось смотреть, а, заглянув, было почти невозможно выбраться из их омута. По правую — застыл муж, во взгляде его была мудрость, а руки были сильны; у ног его сидел орел, он был не очень умен, но безмерно предан. Напротив философа возвышалась громадная фигура воина, вся суть которого заключалась в том, что он воин и не мог быть никем иным.

Меж ними светился огромный золотистый шар, ослепительный, словно сгусток магмы из чрева кузни Гефеста. Пафсаний признал в нем истину.

Все четверо одновременно сделали шаг к шару и положили на него руки. И шар воспарил в эфире.

А воин запел.

То была победная песнь ВОИНА.