Воин из Киригуа - [37]

— У тебя хороший глаз, юноша, — наконец произнес старик, — ты многое заметил правильно, я с удовольствием слушал твой рассказ. Но у тикальских мастеров есть свои достижения, и не надо так строго относиться к ним. А главное, — он поднял строго палец, — у нас, ваятелей Тикаля, совсем другие принципы. Вы, ололтунцы, гордитесь живостью изображения. Но это — второстепенная задача. Прежде всего надо передать величие и всемогущество повелителя — вот что главное! Если этого нет, то скульптуре не поможет никакая живость!

— Учитель, — робко спросил Ак, — неужели в Ололтуне действительно нет ни одной стелы? Как же тогда их правитель совершает обряд двадцатилетия?

— Обряд у них совершается, но не перед стелами, а внутри дворца, — ответил старик, — об этом мне рассказывал мой отец, живший в Ололтуне. А стел у ололтунцев нет по очень простой причине. Тамошний известняк слишком хрупок и не выдерживает ударов молотка. Поэтому скульпторы твоего города, — обратился Ах-Циис к Хун-Ахау, — лепят рельефы из гипса, а не высекают из камня. Разгадка, как видите, проста! Впрочем, в Ололтуне все же есть одна стела. Ее изготовили из привезенного издалека большого камня.

— Я ее не видел, — сказал опахалоносец царевны.

— Она находится в небольшом храме у холма Бакальчен, а ты, вероятно, не был в нем. Но что же вы прекратили работу? — Ваятель заметил, что заслушавшиеся ученики стоят без дела. — Немедленно продолжайте, а ты, юноша, ступай по своим делам… Какие же вы все бездельники! Стоит только отвернуться…

Смущенный Хун-Ахау быстрыми шагами удалился от разгневанного старика, продолжавшего ворчать на Кануля и Ака.

Больше он уже не решался приходить на площадь, чтобы не мешать работающим. А через два дня вернулась царевна, и юноша снова погрузился в ставший уже привычным ему круг занятий и обязанностей.

Прошел месяц, и Хун-Ахау снова увидел ту стелу при совершенно необычных обстоятельствах. Этот день запомнился ему навсегда.

Как и при игре в мяч, во дворце поднялись очень рано. Но повелитель Тикаля на этот раз не появился на террасе, там было пусто и тихо. Хун-Ахау не зная, что предшествовавшие трое суток правитель провел в храме, где постился и готовился к торжественному обряду. Шумно было лишь в крыльях здания, занимаемых ахау-ах-камха и царевной. Блестящий рой придворных помогал им облачаться в парадные одеяния.

Велико было удивление опахалоносца, когда он, следуя за Эк-Лоль, вступил на ту самую площадь, где он недавно был почти один. Сегодня она была полностью запружена народом, и воины, прокладывавшие путь детям правителя, с трудом сдерживали натиск толпы.

Стела была уже освобождена от лесов, но тщательно закрыта длинными мягкими циновками. Увидеть на ней что-нибудь было невозможно. У ее подножия виднелась небольшая яма. Ближе к толпе на гладком штуке* площади был разостлан большой цветастый ковер. С трех сторон его окружали придворные; након, царевна и Кантуль разместились на самых почетных местах. Только у стороны, соседней с ямой, не стоял ни один человек.

Тянулись в торжественном молчании минуты. Солнце заметно поднялось над углом старого дворца. Хун-Ахау усердно работал опахалом, стараясь освежить свою юную владычицу.

Раздалось медленное тихое пение. Постепенно оно становилось все громче и мощнее, вступали новые голоса певцов, начали подпевать и зрители. Как по команде, головы повернулись к левому храму: на ступеньках его появилась группа жрецов со статуей бога. Из дверей выходила другая — у нее бог Мам восседал на носилках.

— Уходит! Уходит бог катуна Болон-Ахау! Его провожает старый бог Мам, — зашептались в толпе. — Да будет счастлив уход его! Да будет счастлив приход нового!

Процессия медленно двинулась к храму около стелы. Как только жрецы скрылись внутри него, пение смолкло. Но теперь все собравшиеся уже смотрели на храм в правой части площади.

Снова грянул хор, на этот раз громко и весело. Бурные крики радости приветствовали появление божества на площадке правого храма. Владыка Вук-Ахау шествовал в центральный храм, чтобы принять на двадцать лет бремя власти от уходящего собрата. Жители Тикаля молитвенно поднимали руки, распростирались ниц, когда мимо них проплывала высоко поднятая статуя.

Солнце было в зените, когда Вук-Ахау скрылся в центральном храме. Стало жарко. Затылок накона покраснел. Но ни есть, ни пить до завершения обряда не полагалось. Все терпеливо ждали главного.

Хор опять смолк, стояла мертвая тишина. Хун-Ахау вспомнил, что отец ему рассказывал о подобной церемонии у них на родине. Это было еще до рождения юноши. Двадцать лет — срок не малый!

Протяжное песнопение встретило появившегося на площади центрального храма Болон-Ахау. Передача власти была окончена, и он уходил теперь в правый храм — его новый дом. За ним неотступно следовал старый Мам, распорядитель богов. За уходящим надо было следить, чтобы прежний властитель самовольно не остался на троне лишний срок. И Мам следил. Только устроив Болон-Ахау на его новом месте, он мог возвратиться на покой в свой храм.

Зрители заволновались: приближалась главная часть празднества. Из центрального храма вышел повелитель Тикаля. На этот раз он был одет очень просто. Полоса ягуаровой шкуры вокруг бедер, единственное перо в волосах, небольшие браслеты на руках и щиток из перьев на правой голени составляли все его убранство. Непривычно выглядели его босые, без сандалий, ноги. Зато блистал великолепием украшений верховный жрец, шедший за правителем, не уступали ему в этом и остальные жрецы.