Воевода Шеин - [33]

— Какая благодать-то кругом, батюшка-воевода!

— Эй, стрелец, ты встань рядом со мной, поговорить надо.

— Это я вмиг, — отозвался стрелец, послал лёгкую буланую кобылку вперёд, и вот он уже рядом. — Слушаю, батюшка-воевода.

— Давай-ка побеседуем с тобой по душам. Запомни: меня зовут Михайло Борисыч Шеин. А тебя как?

— Меня-то? Так я Аниска Иваныч Воробушкин. Такая знатная фамилия. Да у нас, у ярославских, всё знатное. Вот и Волга от нас течёт, — широко улыбаясь, говорил Анисим.

— Ты в деревне вырос?

— Ага. Только наша деревня Воробьёво под самым Ярославлем. Лапоть из неё можно забросить на торг.

— Я вижу, ты хороший балагур.

— Так у нас в роду все Воробушкины такие. Балагурить мы можем с утра до вечера и с вечера до утра. Байки мы горазды складывать.

— А работать когда же?

— Так тоже с утра до вечера. Батюшка у нас крутой: как начнёт гонять всех нас, семерых братьев да шесть сестёр, — дым коромыслом. Я-то средненький рос, весь почёт мне от братьев и сестёр.

— Ты что умеешь делать?

— А всё могу. Но перво-наперво драться. Любого с ног сшибу.

— И это правда?

— Так уметь надо. Ну хитрю немного. Да ведь дерёмся-то мы только зимой, на Святки. А так всё работа. Я-то с двенадцати лет служкой в Никольском монастыре был. Там всему научили, даже хвосты коровам крутить.

— А дельному научился чему-нибудь?

— И этому научили. Кафтан могу сшить, коня подковать, дом построить и даже домовину выстругаю, — весело рассказывал Анисим и всё улыбался. На румяных щеках ямочки выступали, серые глаза озорно стреляли. — За девками ухаживать умею. Правда, в монастыре этому не учили.

— Знатный ты парень, выходит, а вот саблю знаешь зачем тебе на пояс повесили?

Посерьёзнел Анисим, ну точно так же, как сам Михаил, суровостью наливался. И в этом он весь проявился.

— Не для параду, батюшка воевода.

В таком духе разговор между Шеиным и его будущим стременным длился не одну версту. Слушая Анисима, Михаил сам часто улыбался, но чувствовал, что ярославский парень играет под простачка. Рассердить бы его, да что-то мешало. Скорее всего, глаза. Он смотрел на Шеина с какой-то небывалой преданностью. «Так не может быть. Мы и встретились всего ныне утром. Чтобы преданным друг другу, надо не один пуд соли вместе съесть, — размышлял Михаил и тут же пытался разозлиться: — Ведь поди нарочно смотрит преданно, а в речах вздор. И ничему поверить нельзя. Зачем это учили его коровам хвосты крутить?» — вспомнил Шеин.

Однако Анисим и впрямь был балагуром только для видимости, лишь для тех, кто сам был легковесен и не мог уловить внутреннюю суть человека. Михаил же умел посмотреть на человека со всех сторон. Во время первого же ночного привала, когда Михаил уже определил Анисима себе в стременные, он заметил, с какой любовью тот ухаживал за конями. Казалось, он забыл о себе и пёкся только о них. Ведя на водопой, он снял с них седла, уздечки, оставив лишь недоуздки: надо же дать коням отдохнуть от железных удил. Напоив коней, он задал им овса — всё старательно. Справившись с конями, Анисим принялся выполнять свой долг перед воеводой. Всё делал серьёзно, забыв о своём балагурстве. В этот день узнавания своего стременного Михаил остался им доволен.

Но Шеин не мог предугадать, что судьбе будет угодно связать его и Анисима на долгие годы. И вовсе не мог Шеин знать то, чему он научится у Анисима, что явится даром Божиим, который, можно сказать, спасёт ему жизнь.

А пока отряд спешил к месту назначения и на третий день пути добрался до Рязани. Город был похож на боевой лагерь. Всюду только ратники, строевые кони, военные повозки, а горожан и вовсе не видно. Главный воевода, князь Тимофей Трубецкой, расположился в каменных палатах бывших рязанских удельных князей. Как только ему доложили о Шеине, он принял его. Уже преклонных лет, но бодрый, с твёрдым голосом, Трубецкой встретил Шеина лёгкой усмешкой.

— Ну вот ещё один «бывалый» воевода нашёлся. Едва поставил к делу одного, как другому надо искать место за печкой.

Сказанное князем задело Шеина, и он не сумел сдержаться, ответил так, чтобы защитить свою честь:

— Прости, князь Тимофей Романович, мне не надо ничего искать. Царь Борис Фёдорович послал меня стоять в Пронске, а что это за место, мне неведомо.

— Жаль мне вас, молодых, бросать в пекло. А Пронск ныне — ты это запомни, Шеин, — настоящим пеклом будет. Туда-то я и отправил вторым воеводой Артемия Измайлова на место убитого воеводы. А вот ты, из молодых да ранний, встанешь в Пронске первым воеводой.

У Михаила от волнения забилось сердце. «Что это, подарок судьбы — встретить близкого человека в самом пекле?» Но Михаил сдержал свои чувства, ответил спокойно:

— Постараюсь, батюшка-князь, притерпеться к пеклу. Лишь бы только ратники да справа военная были.

— Полк там стоит, да поредел. Сколько воинов привёл?

— Две сотни, батюшка-князь.

— Ой, мало! Просил же две тысячи. Но и Измайлов привёл всего сотню конных. Мало! — посетовал князь. — Хорошо, дам тебе вдобавок к твоим ещё четыре сотни пеших ратников. Но без ружей, с луками и стрелами. Уж не взыщи. И будет у тебя под рукой три тысячи четыреста ратников. — Князь вдохновился и сказал: — Это же почти полк! Да ты умом бери ордынца! — И Трубецкой, значительно подняв палец, добавил: — Помню, в молодости я близ Мценска был, когда его от ордынцев защитил с двумя тысячами Даниил Адашев.