Воевода Шеин - [30]

— Ты можешь остудить этого негодяя, которому нужна Москва?

— Я постараюсь, государь, — ответил Шеин.

Борис Годунов принимал послов близ большой крестьянской избы.

За изгородью зеленел луг. Было тепло.

— Вот там и сойдётесь, — показал на луг Годунов. — Но помни, что послов не убивают — их ставят на колени.

— Так и будет, государь, только сабля станет моей, — ответил Шеин и, подойдя к князю Асташи, позвал: — Кунак, айда на луговину!

Князь Асташи пошёл следом. По пути он обнажил саблю и протёр её подолом епанчи[18]. Когда вышли на луг, князь сбросил епанчу на траву. Пришли на луговину Годунов, все его приближённые, послы Казы-Гирея.

Михаил повернулся к Асташи. Он улыбался, но его тёмно-синие глаза были зорки, отдавали холодом. Он всего лишь завораживал противника улыбкой, но был готов к его самым дерзким и отчаянным выпадам и пошёл, пошёл, на батыра[19], чтобы первому нанести удар пока только по сабле. Но Михаил почувствовал ответный мощный и резкий удар. Такой не каждая рука выдержит. И вот уже их сабли зазвенели непрерывно. «Нет, прямыми ударами саблю из руки этого батыра не вышибешь, — подумал Михаил. — Он приземист, крепок, но малоподвижен, его коротким ногам не хватает прыгучести. А вот я попробую», — решил Шеин и прыгнул да в лете перехватил саблю в левую руку и нанёс мощный удар под самое основание обуха сабли противника. Этого хватило. Сабля вылетела из руки Асташи к самым ногам Шеина. Он наступил на неё и спрятал свою саблю в ножны. Он посмотрел на Асташи и увидел, что тот обескуражен. А Шеин уже шёл на князя с кулаками, приготовившись к рукопашному бою.

Асташи понял, на какой бой его вызывают, но это ему было не по душе. Вот если бы борьба, кто кого бросит на землю. Однако право выбора борьбы оставалось за Шеиным. Асташи понял и это и выставил вперёд увесистые кулаки. Шеин шёл навстречу Асташи уверенно. Он знал, что ордынцу неведомы русские приёмы кулачного боя, но шёл не для того, чтобы дать батыру возможность размахивать перед ним кулаками, а чтобы сразиться впритык, нанести ему град ударов в грудь и повергнуть. «Я поставлю тебя, тать, на колени», — мелькнуло у Шеина, и он, сойдясь с батыром вплотную, обрушил на его грудь пудовые удары левой и правой рукой. Асташи сразу почувствовал, что задыхается, он хватал воздух, как рыба на берегу реки. А удары всё сыпались. Сам Асташи лишь кое-как бил по рукам Шеина. И вот уже князь не смог вдохнуть в грудь воздуха, ноги у него сделались ватными. Резкая боль пронзила его левую грудь, и он рухнул на колени.

Шеин вернулся к сабле Асташи, поднял её и направился к Борису Годунову. Приближаясь, он увидел за спиной государя князя Юрия Черкасского. Его лицо было искажено злобой. «Я тебе не прощу позора ни брата Димитрия, ни татарского мурзы!» — подумал Черкасский и ушёл в избу.

К Асташи той порой подбежали два молодых посла, подняли его и повели под навес, где на привязи стояли их кони.

Дальше всё было на удивление просто. Переночевав в стане русских, послы Казы-Гирея встали чуть свет и, не дожидаясь, когда проснётся Борис Годунов, попросили князя Фёдора Мстиславского:

— Отправь нас, большой боярин, в орду. Нам нечего сказать вашему царю.

Князь Фёдор Мстиславский всё-таки зашёл в шатёр Бориса Годунова и передал просьбу послов Казы-Гирея.

— Да пусть идут на все четыре стороны. Проводите их, — ответил государь.

Послов накормили, напоили и повели в орду другим путём. И вновь они дивились силе русской рати, множеству пушек, пищалей, ружей, которыми были вооружены стрелецкие полки. Наконец, уже вблизи орды русские воины отпустили послов и, когда те скрылись за увалом, где стояла орда, ускакали в свой стан.

Ранним утром другого дня орда, в которой было больше ста тысяч воинов, покинула приокские пределы и ушла, как докладывали потом лазутчики, на запад, в сторону Польши.

А русская рать ещё три дня не уходила с берегов Оки. По воле государя ратникам было выставлено более пятисот бочек вина, пива, браги. Всех ждало обильное угощение. Так Борис Фёдорович отметил свою победу над ордой Казы-Гирея, не потеряв в этой «беспримерной битве» ни одного воина.

На четвёртый день после пированья русской рати Борис Годунов был намерен возвращаться в Москву. Но поздним вечером в его шатёр пришли дядя государя Семён Никитич Годунов, глава государева сыска, и князь Димитрий Черкасский.

— Государь-батюшка, вот князь Димитрий к тебе с челобитной на боярина Михаила Шеина.

— О чём это? В такие дни мне бы не хотелось разбираться в какой-то сваре. Ты уж, дядюшка, порадей за меня сам.

— И рад бы, да князь с государевым делом.

— Ну выкладывай, да покороче, — разрешил Борис Годунов.

Он сидел в походном кресле, и вид у него был усталый. Сказались всё-таки волнения, которые выпали на его долю в этом походе. Конечно, он не рассчитывал на то, что Казы-Гирей уйдёт без боя с поля брани. Но ему так не хотелось проливать кровь россиян. И вот Всевышний внял его молитвам. Это ли не добрый знак Господа Бога?! И Годунов верил, что всё у него теперь будет складываться удачно, что он наденет царскую корону, сядет на русский трон. У него есть сын, которому он в должный час передаст державу. «Господи Милосердный, спасибо, что печёшься обо мне. Но зачем это нелёгкая принесла князя Черкасского с челобитной на лучшего слугу? Как бы всё повернулось, если бы он не поставил на колени дерзкого ордынского батыра?» — подумал Борис Годунов и принялся без особого внимания слушать то, что говорил ему князь Черкасский.