Воевали мы честно - [2]

Местность вокруг деревни была красивая, особенно около речки. Леса не было, но имелся небольшой низкорослый лесок, называемый выгородкой. Осенью там собирали грибы. Разноцветные сыроежки у нас назывались горянками.

В речке было много рыбы. В ручейке около Заборья мы ловили мальков, а из реки отец часто приносил крупную рыбу: судаков, налимов, лещей. Однажды зимой после подледного лова он принес и высыпал на стол гору мороженых окуней. Я брал их и как холодными камнями стучал по столу.

Время от времени на спиртоводочном заводе производились сбросы в реку отходов производства — барды. Это был прекрасный корм для скота, особенно для свиней, хотя и хмельной. Когда барды накапливались излишки, ее сбрасывали в реку и этим травили рыбу.

Как-то по деревне разнесся шум. Народ с криком бежал к реке. По ней кверху животами плыла рыба, в основном крупная. Воды не было видно — все было забито дохлой рыбой.

Как-то ранней весной, только успел сойти снег, мы, ребятишки, побежали босиком на луг около Симанихи. У кого-то оказались спички. Подожгли сухую траву. Огонь побежал по лугу. Мы очень испугались, но все же своими рубашонками смогли сбить огонь.

Однажды мама послала меня к дяде Ване за сметаной. По дороге на меня напал гусь и начал клевать в спину. Хорошо, кто-то из взрослых помог отбиться. Долго после этого я говорил: «Гуся-кака».

В пруду, для корма скоту, мочили хряпу — ботву растений, траву. На жерди, перекинутой через пруд, лежала доска. Мне было года три, когда я, воспользовавшись тем, что мать пошла к соседям, забрался на доску и стал макать палкой хряпу в воду. Доска качнулась, и я свалился в пруд. Каким образом выкарабкался, не знаю, но вылез и, весь мокрый, облепленный травой, с плачем побежал к дому. Какая-то женщина крикнула: «Проса, твой Коля утонул!». Мать чуть не умерла. И, уже увидев меня целым и невредимым, долго еще не могла успокоиться.

Напротив нашего дома, у соседа Тимы, в саду рос огромный дуб. На его вершине было прибито колесо от телеги, на котором аисты свили гнездо. Зимой, во время большого поста, когда мы с братом просили дать нам молока, мама, указывая на гнездо, говорила: «Нет молочка. Оно унесено вон на то дерево».

Под полом был погреб. Мать спускалась туда и доставала морковку, свеклу и другие овощи. К весне они начинали прорастать, и я с интересом рассматривал молодые бледные побеги.

Когда в 1928 году родился брат Миша, мама оставляла меня его нянчить, а сама уходила работать в поле. Иногда я таскал малыша на поле к матери. Дорога как пухом была покрыта мелкой глиняной пылью. По этой мягкой теплой пыли я — то нес, то волок брата. Как-то раз мама взяла малыша с собой. Положила его в тени куста, но, заработавшись, забыла о ребенке. Когда тень ушла, брат оказался под палящим солнцем. Лицо мальчика обгорело. Лечили ожег жженым яичным желтком. Над лучиной держали желток, он плавился и капал на блюдце. Этим составом смазывали лицо и вылечили без последствий.

ПЕРЕЕЗД В ЛЕНИНГРАД

В начале лета 1929 года отец решил перевезти семью в Ленинград. Началась коллективизация. По деревне ходили уполномоченные с наганами и всех крестьян загоняли в колхоз. Несогласных раскулачивали, и хотя нам это не грозило, мы жили бедно, решили от греха уехать. А дядя Ваня и дядя Коля вскоре были раскулачены и высланы на Соловки, хотя у них тоже богатства не было.

Отец продал дом. Мы погрузили вещички на телеги и поехали на станцию Сущёво. Ехали вдоль железной дороги. Тут я впервые увидел поезд. Услышав шум состава, лошадь испугалась. Ей накрыли голову какой-то одежонкой. Она билась в оглоблях и ее еле-еле держали.

Для начала мы остановились в Павловске. Поселились в деревянном доме недалеко от парка, две семьи в большущем зале. Во дворе был прямоугольный водоем, обшитый досками. Отец ездил работать в Ленинград. Мать устроилась на Павловскую опытную станцию Всесоюзного института растениеводства (ВИР). Работала на клубничных плантациях. Здесь, в Павловске, мы впервые попробовали ягоды клубники. В деревне земляники мы ели много. На субрах, кучах камней, лежавших на межах между полями единоличников, она росла в больших количествах. А клубнику в то время в деревне не сажали.

У дома росли высокие деревья черемухи. В конце лета мы набивали себе оскомину ее ягодами. В парке собирали желуди, которые валялись под дубами.

Осенью переехали в Ленинград. Поселились в доме номер 13 на 24-й линии Васильевского острова. Жили в закутке-кухне, отгороженной от большой квартиры.

Отец устроился кочегаром в нашем же доме, и вскоре мы получили двадцатиметровую комнату в квартире 66. Это было полуподвальное помещение. В комнате всегда было сумрачно. Единственное окно выходило во двор между двумя шестиэтажными зданиями.

Наш дом стоял в окружении корпусов завода «Электроаппарат». Напротив располагался проволочно-канатный завод им. Молотова. В доме было три двора и много подвалов. Для детских игр и затей места хватало. Играли в лапту, прятки, колдуны, казаки-разбойники. В лапту вместе с ребятами иногда играли и взрослые парни, и даже мужчины. При попадании мяча, особенно если играли «арабским», игрок получал сильнейший удар.