Военный слух - [10]

Роте «B» наступать на направлении «Синее», в «Ч»+5 занять блокирующую позицию на участке с координатами AT 948710…

Маневренным группам рот «А», «С», «D» через десять минут после наступления времени «Ч» начать наступление на направлении «Коричневое»…

Частота радиосети батальона — 52,9…

Код для передачи координат — HAZTRCEGBD…

Сигнал для вызова поддержки силами тактической авиации дивизии — «Плейбой»…

Свои позиции обозначать авиа-сигнальными полотнищами или зелёными дымовыми гранатами. Цели обозначать белыми фосфорными гранатами».

Эти приказы нагоняли тоску не только на меня. Во время одной особенно скучной лекции мой сокурсник по фамилии Баттерфилд наклонился ко мне и прошептал: «Знаешь, чего не хватает военному делу? Музыкального сопровождения!»

В какой-то мере нам удавалось воплощать в жизнь воспитанные Голливудом фантазии во время полевых учений, которые занимали почти половину учебного расписания. На них должны были имитироваться боевые условия, мы учились применять на практике уроки, усвоенные во время аудиторных занятий, и воспитывать в себе «агрессивный настрой». В Корпусе высоко ценился наступательный порыв бойцов. Единственным видом боевых действий, достойным упоминания, было наступление. Нас обучали рудиментарным началам оборонительных действий, отход удостаивался разве что пары слов, да и то в презрительном контексте. Это в армии[10] отступают, а морпехи этого не делают! (хотя случалось и такое — у Чосинского водохранилища в Корее. Главное в наступлении — фронтальная атака. «Эй, давай-ка, навались, в середине подтянись». Кульминация боя пехоты! Никаких хитроумных охватов с флангов или окружающих манёвров — просто цепь решительно настроенных бойцов, внушительно надвигающихся на противника, выпуская по нему короткие очереди от живота.

Воевать на этой бескровной войне, которую изображали полевые занятия, было легко: все операции шли по плану, и единственная угроза жизни и здоровью заключалась в маловероятной возможности подвернуть ногу. К этим постановочным сражениям мы относились всерьёз, полагая, что они похожи на реальные бои. Откуда нам было знать, что они имели примерно такое же отношение к реальности, как тренировочные бои с тенью к уличным дракам? Мы усердно занимались составлением приказов на наступление, всё как полагается — по пять пунктов в каждом. В сосновых лесах мы лазили по зарослям, с серьёзным видом исполняя предписанные нам роли — курсант-командир взвода, курсант-командир отделения. Разложив карты, мы планировали уничтожение нашего ненастоящего противника — «сил агрессора». Мы воевали с этими силами всю весну и лето, производили охваты, обрушивались на них, посылая отделения в прорыв, ходили во фронтальные атаки на выжженные солнцем бурые холмы, которые они обороняли, выкрикивая боевые кличи, наступая сквозь ураган огня холостыми патронами.

* * *

В то время в военных кругах было модно говорить о борьбе с повстанческими движениями: все говорило о том, что следующая война, если уж ей суждено будет случиться, будет вестись в Индокитае (в августе, когда была принята Резолюция по Тонкинскому заливу, мы как раз дошли до середины начальной подготовки), и борьба с повстанческими движениями придавала вооружённым силам особое предназначение в эту эпоху «Нового фронтира». Пускай Корпус мира занимается строительством плотин в Индии и школ в Боливии, дело Корпуса войны — выполнять мужскую работу, сражаться с партизанами-коммунистами, этими варварами современности, угрожающими далеко идущим интересам современного Рима. Ну и, наконец, слово «борьба с повстанческими движениями» по-прежнему окутывал мистический флёр, присущий делам Кеннеди, хотя сам молодой президент уже почти год как лежал в могиле. Однако блистательный принц Камелота успел санкционировать применение этой новой доктрины, отправив во Вьетнам первые подразделения сил особого назначения, которые тоже выглядели блистательно в своих зелёных беретах и прыжковых ботинках.

Этот всеобщий восторг сильнее всего затронул молодых офицеров, которых привлекала романтика, лежавшая на поверхности — как же, сражаться с партизанскими бандами в дальних странах. А кроме того мы ощущали собственную неполноценность всякий раз, когда сравнивали мундиры воевавших ветеранов, украшенные разноцветьем орденских лент, с нашими, на которых не было ничего, кроме знаков за меткую стрельбу. Мы хотели украсить свою форму цвета хаки Бронзовыми и Серебряными звёздами [11], а Вьетнам представлялся наиболее вероятным местом, где их можно заслужить.

Противопартизанские действия нам преподавал первый лейтенант, прослуживший во Вьетнаме тридцать дней в качестве «военного наблюдателя», и потому настоящим специалистом его можно было назвать с натяжкой. С другой стороны, он получил там ранение, и, хотя случилось это при далеко не героических обстоятельствах (его ранило в ягодицы, когда он сидел в туалете), медаль «Пурпурное сердце» над левым карманом придавала ему авторитета в наших глазах.

Как бы там ни было, он был для нас авторитетом, особенно когда начинал посвящать нас в тайны действий контрреволюционеров. В его лекциях было столько хитроумных терминов, что мы сразу же освобождались от иллюзий о том, будто с партизанами можно воевать, как с индейцами — без премудростей, на глазок. Вовсе нет, нам становилось ясно, что это искусство, требующее узкой специализации, и для того, чтобы перехитрить коварных повстанцев, требуется проводить сложные операции с эзотерическими названиями. Нас учили, как можно заставить их сдаться, применив манёвр «молот и наковальня», как заставить их танцевать, пока не упадут замертво, с помощью «менуэтной засады», и как отбивать их атаки, заняв «треугольную оборону».