Военные приключения. Выпуск 4 - [10]

Закопанный в землю стальной короб трейлера был поделен на тесные отсеки-камеры. Из малого предбанника вели вверх земляные ступени. На синем прогале неба застыл часовой с автоматом. Колченогий замызганный столик, два расшатанных стула, на который примостились Батурин и Березкин со своим блокнотом.

Первый, с кого снимали допрос, молодой водитель автобуса в золоченой шапочке, с небритыми щеками и курчавой редкой бородкой, бегал испуганно глазами, стараясь понять, что его ожидает. Он прижался к стене и мелко дрожал — от холода, веющего из подземелья, от потрясения после полета на ревущей машине.

— Спроси его, откуда ехал и кого вез! — Березкин нетерпеливо, недоброжелательно поглядывал на пленного, зная наперед, что первый допрос будет пустым и никчемным. Пленные станут лгать, изворачиваться, мелко и ненужно лукавить — не потому, что скрывают тайну, а из отношения к неверным, которым сам аллах велит лгать. — Где взял пассажиров?

— Разрешите, товарищ полковник, я с ним немного поговорю для начала, — мягко сказал Батурин, этим мягким возражением упрекая Березкина в незнании деликатных законов общения.

— Особо долго не тяни! Нет времени на тары-бары!

Пленного звали Абдул Гафар. Батурин высказал ему свои сожаления, принес извинения за случившееся, объяснив содеянное крайней необходимостью военного времени, понимая, сколько хлопот, осложнений принесет водителю это внезапное задержание. Тот почувствовал сострадание, разразился жалобными причитаниями. Умолял отпустить, вернуть к автобусу, ибо хозяин ждет его к вечеру. Назавтра назначен ремонт машины, она совсем старая, изношены тормоза и сцепление. Племянник хозяина у знакомого торговца достал запасные части, он поможет в ремонте. Черные, испуганно-лукавые глаза пленного перебегали с Березкина на Батурина, выясняли, кого из них следует больше бояться. Как и в каком сочетании замешивать правду и ложь.

— Уважаемый Абдул Гафар, — сказал Батурин, — вы очень скоро вернетесь домой. Может быть, уже завтра сумеете приступить к ремонту автобуса. Вы много ездите по этой дороге, знаете хорошо кишлаки в людей, живущих в Мусакале. Мой начальник хочет задать вам несколько вопросов.

— Кончай церемонии! — торопил Березкин. — Пусть скажет, откуда ехал и кого вез!

Ехал из Мусакалы, отвечал водитель. Туда привез пшеницу, а обратно взял народ — кого в Мусакале, на базарной площади, кого на дороге. Народу много, а машин мало. Боятся ездить. Вот и набился полный автобус, не прогонять же. У каждого свое дело, своя забота, он и решил помочь людям, взял их в автобус. Ничего запрещенного он не делал, просто ехал домой.

— Где ночевал?

В Мусакале, конечно. Ни к кому не заходил, прямо в автобусе. Пшеницу отдал Сеиду Акбару, его пшеница, все подтвердить могут. А утром на площадь стали сходиться люди. Он их посадил и повез, вот и все. Больше ничего он не знает.

— С муллой Акрамом видался? Махмудхана знает?

Про муллу Акрама слышал, но видеть не видел. Про муллу Акрама все знают. Очень сильный, очень богатый, много земли, кишлаков. Никакого Махмудхана не знает. Может, другие знают?

— Есть ли охрана в Мусакале?

Один раз перед въездом в Мусакалу его задержали. Ненадолго. Взяли денег, пятьсот афганей. Всегда берут в дают расписку. Люди были с винтовками, пятнадцать или двадцать. Кажется, был пулемет. Большой, на подставке. А кто такой Махмудхан, сколько у него людей и сколько пулеметов и ставит ли он по дорогам мины — не знает. В прошлом месяце его брат подорвался на мине. Брат его тоже шофер. Но мина, благодаря аллаху, взорвалась под задним колесом, и брат остался жив. А кто такой Махмудхан, он и вправду не знает.

Батурин слушал, благосклонно кивал. Вкрадчиво переводил Березкину, опуская всю мишуру, оставляя лишь одно существенное, имеющее отношение к развединформации. Видел, что водитель лукавит, не говорит правды. Исколесив за рулем все окрестные дороги, встречаясь со множеством местных людей, он не мог не знать Махмудхана, молодого помощника муллы Акрама. Не мог не знать обстановки в кишлаках муджахедов, превративших Мусакалу и соседние села в укрепрайон с траншеями, огневыми точками, минными полями, с контрольно-пропускными пунктами и дозорами.

Этот юркий, смышленый, быстроглазый водитель в золоченой шапочке наверняка служил муджахедам. Быть может, был и сам муджахед, перевозивший на своей машине оружие, отряды бойцов. Был не бедняк, не крестьянин, о чем свидетельствовали золоченый дорогой куполок на его голове, новые глянцевитые туфли, обитые медными бляшками. Он не был крупной птицей. Служил душманам за страх и за деньги. И этот страх сквозил в его повадках и жестах, в выражении глаз.

Все это чувствовал и угадывал Батурин, перевидав за время службы множество подобных ему, научившись по тонким, почти неуловимым приметам различать в человеке род его занятий, сословие, внутренний мир и характер.

— По-моему, он нам крутит мозги! — сказал Березкин. — Как ты считаешь?

— И мне так кажется, — ответил Батурин. И моментально испытал сложное чувство, похожее на вину и раскаяние. Он, так любивший Восток, его культуру, психологию, нравы, стремившийся проникнуть в глубину пленительных восточных стихов, народных обычаев и верований, — он был военный переводчик, разведчик. Использовал свои знания в целях разведки, в целях войны. Обращал эти знания против стоящего перед ним, дрожащего от холода, человека.