Военные приключения. Выпуск 2 - [121]

Зная, что в сегодняшнем бою происходит его полковничье крещение, что на этой поляне ему суждено покрыть свое имя славой или навсегда расстаться с перначом, Диброва действовал согласно старой казачьей пословице: пан или пропал. Именно поэтому он решил лично возглавить атаку на шведские батареи. Оттого впервые за несколько последних лет оставил он в шатре свою неразлучную тонкую кольчугу, уже не раз спасавшую его от чужого клинка.

Диброва окинул взглядом готовые к бою орудия, замершую возле них прислугу, фейерверкеров с тлеющими фитилями в руках, королевского офицера-артиллериста с поднятой над головой шпагой. Они не спешили — ни шведский капитан, ни казачий полковник, одинаково понимая, что на разделяющем их расстоянии возможно произвести лишь один залп. Поэтому исход боя будет решен не тем, сколько атакующих вырвет из седел огненный шквал картечи, а отвагой и самопожертвованием, храбростью и презрением к смерти, всем тем, что, вместе взятое, именуется воинским духом и не поддается исчислению на штыки и сабли.

Натянув поводья, Диброва заставил коня заплясать на месте, вырвал из ножен саблю, повернул к лавам вмиг побледневшее лицо.

— За ридну Украйну! За казацьку волю! Слава!

— Слава! — загремело вокруг.

И от этого могучего тысячеголосого крика взметнулись с земли и заплясали над ней в хороводе снежинки. Со свистом вылетели из ножен казачьи клинки, легли меж конских ушей направленные вперед пики. Срываясь с места, ударили копытами в гулкую мерзлую землю кони, взвихрили позади себя снежную пыль.

— Слава! — снова раскатисто и протяжно пронеслось над скачущими казачьими лавами.

Диброва не упустил момента, когда шведский офицер взмахнул шпагой и фейерверкеры поднесли к орудиям зажженные фитили. В тот же миг полковник заставил копя присесть на задние ноги, припал к его шее, втянул голову в плечи. И тотчас впереди словно грянул гром, пронзительно завизжала картечь. Прежде чем скакун вздрогнул всем телом и начал падать, Диброва освободил из стремян ноги и успел соскочить на землю. Присев от резкой боли, он быстро выпрямился и огляделся по сторонам. Картечный залп, хлестнувший в середину казачьего строя с расстояния в сотню шагов, пробил в нем восемь брешей, разорвав сплошную до этого линию конницы на несколько частей. И по этим лишенным управления, полуоглохшим, еще не пришедшим в себя остаткам атакующих почти в упор грянули залпы шведских пехотинцев. Стремясь зайти казакам во фланг, стала брать разбег тяжелая кирасирская конница. Вот он, самый ответственный и решающий миг битвы!

— Коня! — воскликнул Диброва, озираясь вокруг себя.

Оба его джуры лежали на земле рядом с бездыханными конями. Услышав голос полковника, один из них зашевелился, приподнял залитую кровью голову, с трудом встал на ноги. Шатаясь, сделал несколько шагов, схватил за распущенные поводья проносящуюся мимо без седока лошадь, подвел ее к Диброве. Но когда тот попытался сесть в седло, пронзительная боль в левой ноге заставила его заскрипеть зубами.

— Помоги! — прохрипел полковник джуре.

Казак отпустил поводья, встал перед Дибровой на четвереньки. Полковник поставил ему на спину здоровую ногу, с трудом вскарабкался в седло.

— Спасибо, друже, — сказал он.

Но джура не слышал. Вытянувшись во весь рост, он неподвижно лежал у копыт коня. Его рубаха была красной от крови, на спине виднелось выходное отверстие от пробившей казака насквозь картечины. Верный джура даже перед лицом смерти исполнил свой долг.

Осмотревшись с коня, Диброва облегченно вздохнул. Вырубив до единого человека орудийную прислугу и оставив смолкнувшие батареи позади, вал его конницы неудержимо катился на ощетинившиеся штыками каре шведской пехоты. Казаки фланговых сотен, не замедляя лошадиного бега, прямо с седел метали в кирасир длинные пики. И совсем не растерянные и беспомощные остатки расстрелянного в упор полка были перед Дибровой, а прежние три сплошные, хотя заметно поредевшие, но повинующиеся единой воле и замыслу казачьи лавы.

— Слава! — прошептал пересохшими от волнения губами полковник, бросая коня с места в карьер…

Сбитый с ног лошадиной грудью, с разрубленным плечом лежал на орудийном лафете шведский капитан. Не в состоянии даже пошевелить головой, он был вынужден смотреть перед собой туда, где, взяв в рукопашном бою шведские укрепления, шли вперед русские гвардейские батальоны… Где, разрядив на скаку в каре мушкеты и пистолеты, казачьи сотни уже врезались в смешавшиеся ряды королевских пехотинцев… Где, не выдержав яростной сабельной рубки с казаками, торопливо поворачивали коней назад кирасиры. Не в силах видеть этой картины, капитан закрыл глаза. Несмолкающий, леденящий кровь страшный крик стоял у него в ушах:

— Слава!..

6

Левенгаупт отыскал взглядом среди стоявших против него офицеров долговязого генерала, сквозь повязку на голове которого проступала кровь.

— Штакелберх, где сейчас русские?

— Они выбили нас с высот у Лесной и удерживают мост на дороге к Пропойску.

— Другими словами, они преградили путь голове нашего обоза и в любой момент могут обрушиться на него сзади. Вы это хотели сказать, генерал? — язвительно спросил Левенгаупт.