Военные приключения. Выпуск 1 - [136]

— Мы совершим обряд тайно, и о крещении будет известно только двоим: тебе и мне.

Ольга задумалась. Ее пальцы, лежавшие на подлокотниках кресла, заметно дрожали.

— Да будет по-твоему, святой отец. Для спасения жизни сына я готова на все! Пускай не только я, но и сам Христос станет ему защитой.

Григорий почувствовал, как вначале от волнения, а теперь от радости у него вспотели ладони. Поп и не предполагал, что ему удастся так быстро и легко сломить сопротивление Ольги, навязать ей свою волю. Значит, не напрасно велел он служке вогнать стрелу над головой княжича Святослава — это принесло желанные плоды. Побежденная страхом, киевская княгиня теперь целиком в его власти. Главное сейчас — не дать ей времени прийти в себя, избавиться от ощущения притаившейся рядом опасности, изменить принятое только что решение.

— Дочь моя, надобно торопиться. Мы не знаем замыслов врагов, и чем скорее княжич очутится в безопасности, тем быстрее ты обретешь покой души.

— Ты прав, святой отец, — с непривычной для Григория покорностью сказала Ольга. — Назови время свершения обряда.

— Мы покрестим княжича сегодня ночью. Жди меня…

Григорий пришел в шатер Ольги незадолго до полуночи. Молчаливый служка в монашеском одеянии принес под полой и расставил по местам все необходимое для крещения, после чего бесшумно исчез за пологом шатра. Григорий собственноручно налил в купель воды, глянул на Ольгу.

— Приступим, дочь моя?

Ольга не успела ответить. У входа в шатер раздались тяжелые шаги, и на пороге появились воеводы Ратибор, Асмус, Свенельд.

— Прости, великая княгиня, что беспокоим, — сказал Ратибор. — Но проверяли стражу и увидели, как из твоего шатра скользнула тень. Потому и решили узнать, все ли у тебя спокойно.

Глаза воеводы скользнули по шатру, наткнулись на купель. Затем он увидел на столе кропило, большой крест, каравай хлеба, стоявшую возле них корчагу с водой. Ратибор перевел взгляд на дремлющего в кресле княжича Святослава в ослепительно белой рубахе, на застывшего подле него священника с Евангелием в руках. Лицо воеводы нахмурилось.

— Что замыслил, ромей? — грозно спросил он, шагнув к Григорию. — Что делаешь у великой княгини ночью? Зачем тебе княжич и все это? — кивнул воевода на стол с христианскими регалиями.

Священник выпрямился перед Ратибором во весь рост, взял со стола крест-распятие и выставил его перед собой, словно щит.

— Прочь, язычник! Не мешай творить святой обряд!

— Святой обряд? — Воевода сделал шаг назад, выхватил из ножен меч. — Ты хочешь, ромей, вынуть из княжича душу воина-русича? Задумал превратить его в раба, слабого телом и духом Христа, бога женщин? Умри за это!

Ратибор занес над Григорием клинок, но Асмус успел перехватить его руку. Сильным рывком Ратибор освободил ее, но между ним и священником уже стояла великая княгиня. И меч русича опустился.

— Великая княгиня, не гневись, что едва было не пролил кровь в твоем шатре. Но Русь не позволит отнять у нее великого князя! Твоя верная дружина не допустит глума над верой наших пращуров! Княжич Святослав принадлежит Руси и ее людям, а русичи не верят и не признают Христа, чужого, неведомого им ромейского бога.

— Довольно, воевода, — устало произнесла Ольга. — Священник должен был крестить княжича по моей воле, и я теперь жалею об этом решении. — Она подошла к креслу, опустилась в него, махнула рукой Григорию. — Иди отдыхать, святой отец. Асмус и Свенельд, проводите его.

Когда в шатре остался один Ратибор, Ольга, откинувшись на спинку кресла, весело рассмеялась. Это было так неожиданно, что воевода вздрогнул.

— Я сделал что-то не так? — спросил он.

— Нет, ты поступил так, как я велела. И смеюсь я над ушедшим сейчас ромеем. Как часто иноземцы считают себя выше нас, русичей! Как смешны и жалки они в самолюбовании и кичливости. Мало кто из них может по достоинству оценить широту русской души, силу и мощь нашего народа. Ничего, всесильное время откроет им глаза, а великое дело Руси повергнет их в трепет. Так и этот ромей. Считая себя умнее меня, славянки, он хочет править моими руками Русью. Но я давно познала его лукавую душу, проникла в самые сокровенные ее тайники. И сейчас не он мной, а я играю им.

— Он опасен, великая княгиня, — заметил Ратибор. — Сегодня при тебе кто-то стрелял в княжича. Клянусь, что это злодейство — дело рук сподручных пригретого тобой ромея.

— Не сомневаюсь в этом. И хотя уверена, что ромею нужна не смерть княжича, а принятие им христианства, я не хочу рисковать жизнью сына. Поэтому, Ратибор, сегодня утром возьмешь Святослава к себе в дружину. Мудрейший из русичей — Асмус — его дядька, так пусть еще и храбрейший из воинов станет ему учителем. Пускай уже сейчас различает княжич друзей и врагов Руси, пускай отроком познает жизнь и думы русичей, пускай с детства растет защитником земли русской.

— Ты верно решила, великая княгиня, — дрогнувшим голосом произнес Ратибор. — Сама Русь станет учителем и воспитателем юного княжича, а в тысяцком Микуле он найдет умелого наставника и верного друга. Но что делать с ромеем?

— Забудь о нем. Ромей вероломен, льстив и двурушен, но таковы все, кто правит Новым Римом, нашим извечным недругом. А чтобы побеждать врагов, их надобно знать. Причем не только то, что они говорят о себе и пишут, выставляя напоказ, но и что таят, чувствуя в этом собственную слабость. Я многое уже выпытала у ромея, но сколько еще надобно узнать и понять… Хочу познать, как живет империя и управляют базилевсы двунадесятью народами, которые покорила Византия, как собирают они налоги и борются со смутами. Так пусть мой святой отец, сам того не ведая, послужит не только Новому Риму, но и Руси.