Военнопленные - [37]
— Значит, братушки русские выходят на свои границы. Это хорошо. А пойдут ли они дальше, или остановятся? — спросил кто-то.
Вопрос был явно адресован мне, но Мирко его перехватил и уверенно ответил:
— До самого Берлина дойдут!
— Хо! Ты был на приеме у Сталина?
— А может, и был! — хитро прищурился Мирко. — Ты думаешь, русские остановятся, не отомстят за замученных людей, за сожженную землю? Не-ет, не остановятся!
— Кто ж его знает… Силы, может, не хватит?
— Силы? — Мирко от полноты чувств чуть не задохнулся. — Эх, ты-и! Когда поднимается весь народ — сила его неисчерпаема.
— А война все равно тянется, как на волах, — мрачно вставил высокий горбоносый серб.
— Она пошла бы быстрее, если бы вы не выгревали зады в Моосбурге, а удирали к Тито, — живо обернулся к нему Мирко.
— Почему же ты не удираешь?
— Не пришло время. А придет — удеру. Кто хочет помогать своему народу, те давно уже в горах. Вспомните Кревича, Джуру, Милковича и других. Поэтому-то в Югославии немцы и сидят, как на раскаленной сковороде.
— Закрутятся еще и не так! — пообещал мой натурщик. — Мы им все припомним. А разговор придется прекратить. Здесь не место. М-м-да… Так-то.
Он снова уставился в пятно на стене, молчаливо приглашая меня продолжить работу.
— Разве среди вас есть предатели? — спросил я, оставшись с Мирко наедине.
— Люди разные. В душу не заглянешь.
— Вот именно надо заглянуть. Надо, чтоб все сербы думали так же, как думаешь ты.
— Трудно.
— Да, трудно, — согласился и я, — но в этом пока весь смысл нашей борьбы.
— Надо к партизанам идти. Не могу я больше здесь сидеть.
— Успеешь, Мирко. От твоей работы и здесь большая польза.
— А там еще больше. — Он махнул рукой в сторону гор. — О чем же может еще мечтать солдат, как не о том, чтобы снова взяться за оружие.
Я с ним согласился.
Из рабочих команд началось бегство, и ни карцер, ни зверские расправы с беглецами не могли уже остановить пленных.
Они втихомолку расправлялись с предателями. Французы убили лагерного полицая — тоже француза, — разрезали на куски и утопили в выгребной яме. Немцы долго искали его в лагере, потом решили — бежал.
Народ зашевелился. Многие стали нам помогать по собственному почину.
И вдруг я самым неожиданным образом попал в число отправляемых в команду. Узнав об этом, я хотел перейти на нелегальное положение в лагере, но Гамолов отговорил.
— Не надо. Крайней нужды в этом нет. Когда потребуется — найдешь способ выбраться из команды сюда. А команда хорошая. То есть я имею в виду людей — в основном это все те люди, что приехали с тобой из Лодзи. Крепкий народ, и тебя знают. Это важно. А в числе конвоиров с вами, вероятно, поедет Эрдман. Запомни: Эрд-ман. Им занимался один наш товарищ, но не успел приобщить его к нашему делу, а сейчас Эрдман уходит из поля зрения. Ты присмотрись к нему. Человек он интересный и небесполезный. За рогатиками следи в оба. Твои старые знакомые: Цымбалюк, Хмельчук и Рваный.
— Напутствуешь? А оставить меня в лагере никак нельзя?
— Нельзя. Мы думали. Ну, вот как будто и все, что я хотел сказать. Да! Настраивай людей на побеги, пусть используют каждую щель. Конечно, и сам не сиди, пробирайся на восток, а если окажется не под силу, иди к чехам или к партизанам в Югославию. Люди и там нужны.
— А ты?
— Пока здесь останусь. Не с моими ногами…
Гамолов ходил с трудом. Даже в жаркую сухую погоду жестокая боль терзала застуженные ноги.
И снова я — в который уж раз! — прислушивался к стуку чужих колес на чужой земле. Поезд мчался еще дальше на запад, колеса стучали-перестукивались однообразным монотонным ритмом:
«Е-дем ку-да-то, е-дем ку-да-то…»
Два товарных вагона прицеплены к хвосту пассажирского поезда. В них — мы. В зеленых классных вагонах ехали господа завоеватели.
Глава VII
Погожим днем над зеленым массивом хвойных лесов виднеются Баварские Альпы — издали фиолетовые, кое-где прорезанные штрихами ледниковых складок, затянутые голубоватой дымкой лесного марева. И когда подует ветер с юга, он доносит в Мюнхен аромат альпийских лугов, едва уловимую свежесть снежных вершин и терпкий запах нагретой сосны. С этой стороны лес подходит к городу вплотную, укрывает в себе многочисленные дачные коттеджи, виллы, живописные местечки пригорода.
Километрах в восьми от Мюнхена спрятался под соснами Оттобрун — маленький дачный поселок с игрушечным вокзальчиком и сотней домов, разбросанных под высокими кронами столетних великанов.
На лесной вырубке выстроились в ряд бараки. Три из них огорожены колючей проволокой. В одном — кухня, кладовая и столовая; в двух других — жилье, сапожная мастерская и вечно запертый крошечный медпункт. На пустыре между столовой и проволочным заграждением виляло зигзагами противоосколочное убежище, выложенное поверху пахучим дерном. Над бараками поднялась дощатая сторожевая вышка, успевшая уже почернеть.
За проволокой — короткая улочка бараков для иностранных рабочих, а еще дальше, за перелеском, виднелись крыши огромных строений, похожих на ангары: механические мастерские и материальный склад. Еще чуть поодаль открывалась глазу просторная строительная площадка. На ней шли подготовительные работы к сооружению очень крупной аэродинамической трубы для завода Мессершмитта.
