Военная контрразведка. Эпизоды борьбы - [13]

— Они нас ненавидят, а потому пытаются столкнуть Советский Союзе Германией…

В начале мая Александра Федоровна спросила откровенно мужа:

— Саша, может мне с детьми уехать в Вильнюс, немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений?

— Милая моя, ты говоришь о самостоятельном отъезде, но ведь никто пока не уезжает. Как после этого, если такое случиться, я буду смотреть товарищам в глаза? Отправить всех — командование успеет!

— Все, я поняла!

Больше она никогда не задавала подобных вопросов.

* * *

В ночь на 22 июня 1941 г. Александр Шурепов из-за сложившихся непредвиденных обстоятельств не смог попасть домой, а Александра в ожидании мужа, не раздеваясь, прилегла на диван и тут же уснула…

Разбудил ее и детей разрыв упавшего рядом с домом снаряда.

«Война… Вот оно, ее страшное лицо. Значит, фашисты обманули, обвели вокруг пальца наше руководство, — пробежала крамольная, как показалось ей вначале, мысль. — Где Саша? Он же гарантировал наш отъезд. Что с ним?»

Боясь опоздать вовремя эвакуироваться, Александра побежала к штабу, но там никого не было, кроме нескольких женщин с детьми, которые молча и испуганно озирались по сторонам. Некоторые из них плакали и прижимали к себе детей, словно отгораживая их от пришедшей беды. Они ещё не знали, какой будет эта беда. Не получив никакого вразумительного ответа в пустом, покинутом офицерами штабе, она предложила женщинам возвращаться домой, ждать мужей из эвакуации.

«Не могли же отцы-командиры нас бросить, — рассуждала Александра Федоровна. — Они обязательно нас вывезут в Вильнюс, а там видно будет, как говорил мой Саша».

Грохот разрывающихся снарядов стих. Наступила звенящая, как казалось — предательская тишина. Вскоре из-за лесистого пригорка послышалась автоматная стрельба и мотоциклетный стрекот. Строй трехколесных машин с пулеметами на колясках въезжал в гарнизон. За ними ползли бронированные чудовища — бронетранспортёры, самоходные артиллерийские установки и танки, грохочущие гусеничными траками по мостовой.

Нескончаемым потоком немецкое воинство катилось мимо дома Александры. Через выбитое осколком снаряда окно она впервые увидела так близко гитлеровских вояк.

На третий день вечером к дому Шуреповых подъехал грузовик. Выскочившие из него немцы и двое полицейских ворвались в квартиру. Один из местных стражей «нового порядка» заорал:

— Где твой муж, где его документы? Собирайся быстро!

Начался обыск. Ничего компрометирующего, естественно, не обнаружив, они затолкали женщину с детьми в машину и увезли в город. В здании местной милиции уже хозяйничали представители другой власти. Когда полицейские отобрали у матери малюток-дочерей, Александра рухнула, потеряв сознание.

Теперь ее жизнь перешла в другое измерение с больными вопросами: «Где дети? Что с мужем?» Она догадывалась, что арестована как жена чекиста. Через месяц допросов и просьб возвратить ей детей дочурки, действительно, оказались на руках у матери. Но, как выяснилось, их выпустили домой для приманки. Это был известный прием — а вдруг муж наведается за семьей в родной очаг. Оказавшись на свободе, она стала решать проблему выживания вместе с другими женами офицеров.

Она ждала от неприятеля жестких оккупационных мер, но то, что она увидела в его действиях сразу же по приходу нацистов, потрясло её до основания.

«Как в живом, наделенном умом животном под названием ЧЕЛОВЕК могли прижиться жестокость с высочайшей степенью ненависти к другим народам, «виновность» которых только в том, что они родились на другой территории и разговаривают на других языках? — рассуждала Александра. — В чем они провинились? Взять хотя бы военнопленных — в том, что до пленения с оружием в руках защищали свою землю от непрошеных гостей? Не пришедших на посиделки, а огнем и мечом взломавших двери мирной жизни и сейчас грязным пятном растекающихся по просторам моей Родины».

Когда она увидела в местном пункте сбора, а затем концлагере, наших военнопленных — грязных, уставших, оборванных — ей стало жутко. Серые, припавшие пылью, они то медленно плелись по дорогам, то по издевательским командам конвоиров переходили на бег. Во время привалов наши женщины умудрялись передавать им бинты, лекарства, хлеб.

Через военнопленных она получила печальную весть — муж погиб. А ночью в дом снова нагрянули немцы и полицейские. Учинили обыск, детей отобрали, а женщину увезли в Мариям польскую тюрьму. Дни и ночи её допрашивали, морили голодом — пытались сломить, превратив в послушное животное, чтобы она навела их на следы мужа и его сослуживцев.

Но чем больше ее истязали, тем выше поднималась планка борьбы за достойное выживание. Чтобы не простудиться на бетонном полу, она, как спортсменка, постоянно разогревала мышцы — делала зарядку. Она старалась в своём несчастье найти то, что могло бы удержать ее на плаву.

Сидевшие с нею в переполненной камере полячки, литовки, француженки и даже немки смеялись, считая ее сумасшедшей. Хохотали над ней по этому поводу и надзиратели, крутя пальцем у виска.

— Зачем эти спектакли? — спросила её одна из литовок.

— Затем, чтобы доказать вам всем, что только так можно выжить!